Гера Фотич - Долг (Приказы не обсуждаются)

И тот час ощутил как защемило сердце от наступающей безысходности. От безнадёжности любого сопротивления. Предрешённости всего, что должно случиться через несколько мгновений. Оторвав правую руку от холодной керамики, со всего размаху ударил кулаком в ненавистную физиономию Муслима. Надменная улыбка и загорелое лицо разорвались десятками глубоких порезов, идущих из одного переливающегося блестящим крошевом центра. Выпавший треугольник стекла, не расколовшись, со звоном упал в раковину. Игорь взял его в руку и поднёс к лицу.

Он не слышал, как на шум вошла Юля в белом халате с капюшоном на голове и прижалась к спине. Только ощутил, как его спина погрузилась во что-то тёплое, приятное, усыпляющее. Хотелось, чтобы это чувство разошлось по всему телу и окунуло его как в детстве в дремотный уют маминого одеяла с запахом надёжности и защищённости, оставшимся после её ухода. И в этот момент там, в зеркале, через сетку порезов перечёркивающих страшную комнату с ожидающими в масках людьми, он увидел глаза своей Юли, полные слёз отчаяния и желания любить его единственного. Взглядом просила о помощи. Она тянулась к нему, оголёнными мраморными ручками что-то шепча.

— Гарри! Гарри! — услышал он за своей спиной тихое пронзительное нарастающее шипение, переходящее в свист. Что-то мерзкое белое огромное и отвратительно знакомое охватило его сзади, присосалось к его спине, войдя внутрь. Он почувствовал свою беспомощность. А вместе с ней страх, который он когда-то испытал. Словно его ребёнком, повисшем на руке взрослого, резко развернули и хотели сбросить, разогнув слабенькие малюсенькие пальчики, судорожно уцепившиеся за последнюю надежду. В ужасе закрыв глаза, чтобы ничего не видеть, теряя последние силы, он всадил острый осколок зеркала в шипящее у него над ухом урчащее месиво. Чувствуя, как погружается в глухую темноту паря в невесомости…

Фланируя точно падающий листок растения, Гарри опустился на дно. И только здесь сознание вернулось к нему. В руке был зажат осколок слюды, который, он нашёл на плато. Уже находясь в предсказанных аборигеном кущах, он ударил личи, желавшую высосать из него все соки без остатка. И та его бросила. Слабость не давала ему возможности даже пошевелиться, и он мог только наблюдать всё, что творилось вокруг.

Гарри находился внутри каркаса, куда их со Стивом притащили огромные личи — охранники. Он высокой стеной огораживал всё, что находилось внутри от внешнего мира. И не смотря на то, что ячея вполне позволяла Гарри пролезть сквозь неё, сил на это не хватало. Видимо в такой же ситуации находились и остальные. Они лежали на дне измождённые и практически не подвижные. Единственное, что они могли делать, это поедать шары, которые во множестве валялись вокруг, выкладывая дно разноцветной мозаикой. И как только кто-то из них начинал приходить в себя, пытаясь подняться на ноги, он моментально оказывался на огромной присоске личи — великана. Громадней этих личи, Гарри нигде не видел. Они были словно горы. От их урчанья и чавканья было невозможно укрыться. Словно вулканы выбрасывали из своего организма не переваренные остатки неусвоенной пищи.

Как видно, здесь для самых важных и заслуженных личи был устроен курорт. Уже не в силах двигаться, они продолжали высасывать все соки из доставляемых к ним жертв. Гарри видел, как на присоске одной из них продолжало болтаться безжизненное тело Стива. Его руки и ноги прозрачными отростками висли вниз. Глаза были закрыты. Голова раскачивалась из стороны в сторону в такт дыхания личи — горы. На другой её присоске болталось такое же, чьё-то безжизненное тело. Страшный голод болью сводил желудок. Гарри, взяв ближайший, попавшийся под руку шар, принялся жадно поглощать его. Теперь то, он знал, откуда берутся личи. Вися на присоске тащившего его охранника, он видел высоченные штабеля аккуратно сложенные из куколок, подобных той, в которую превратился их знакомый абориген.

Пройдёт небольшой срок, и из них появятся эти мерзкие существа, готовые высасывать соки из всего живого.

И снова он с ненавистью вспоминал своих учителей, каким-то чудом, на старости лет, оказавшихся на суше. Ведь они всё знали! Почему же они не рассказывали об этой жизни ничего. Боялись своих воспоминаний? Преподавали всякую ненужную ерунду! Зачем было учить нас плавать, если это невозможно делать с присосавшемся уродцем? Зачем учили различать шары, если приходиться жрать их не разбирая, лишь бы насытиться?