Гера Фотич - Долг (Приказы не обсуждаются)

— Эй! — бормотал он, неведомо к кому обращаясь, — Здесь какая-то ошибка. Про меня забыли!

И новые мысли лезли в голову, переплетаясь с теми, что он уже для себя обсудил и хотел их отбросить куда-то в архив, закрыть там. Но они просачивались сквозь запоры, преображали себя в нечто ещё необдуманное, рождая новые переплетения с только зародившимися догадками.

— А может, охранник просто потерял ключи, — думал Бойдов, — и не может отпереть дверь? Вынужден носить из дома еду, чтобы я не умер с голоду? Сколько же можно их искать? Или охранник уже потерял всякую надежду, и готов изготовить ключ по памяти. Где-нибудь в гараже зажал болванку в тиски, пытается вспомнить, как выглядели прорези бородки? Сейчас он закончит работу и с извинениями откроет камеру. Жалобно будет скулить, чтобы я никому не рассказывал о его проступке? Где — то здесь была кнопка вызова, но её нет! Где остальные? Они все уснули? Как же они могут охранять здесь преступников, если спят? Но если я нахожусь здесь, зачем же меня охранять? Тогда где же преступники? Всё поменялось местами? Теперь они охраняют? Стерегут нас от кого? От них самих? И могут сделать всё, что захотят?

Отделение милиции находилось на самой окраине большого и красивого города. Это было старое трёхэтажное деревянное здание, с протекающей в дождь крышей, и давно не открывающимися окнами. Лет десять назад их кто-то потрудился заклеить, утепляя, и они срослись со стенами, так что при попытке открыть, могли выпасть вместе с подоконником и наличниками. Поэтому их давно никто не трогал и курильщики стояли около открытых форточек, сменяя друг друга, как часовые. Стёкла старались мыть каждый ленинский субботник, раз в году, но из-за большого количества царапин, увидеть что-либо через них, было сложно. Это вполне соответствовало конспирации и, видимо, устраивало районное руководство.

О том, что этот дом является оплотом торжества справедливости, знали только местные жители. Они частенько заглядывали сюда за получением какой-нибудь справки, или написать жалобу на неуправляемого соседа по коммуналке.

Приезжему человеку даже в голову не могло придти, что этот старый полуразрушенный барак был так уважаем у местных. Если бы не советский флаг, гордо реющий над входом. И отполированная, недавно повешенная, взамен старой, табличка, извещающая о нахождении здесь органа внутренних дел, заезжий гражданин долго бы ходил вокруг этого здания присматриваясь. Ему могло показаться, что местные специально заманивают его в этот дом. Чтобы потом, когда он с ужасом будет выбегать обратно, проплутав по призрачным полутёмным коридорам, полным скрипа лестниц, хрюканья труб, и ещё чёрте каких звуков, хлебнув затхлого воздуха, разразиться громким смехом показывая на него пальцем.

Даже когда гражданин читал табличку, то продолжал сомневаться.

Но все сомнения отпадали в тот момент, когда настежь распахивалась дверь, растягивающая звенящую пружину, и на улицу вываливался огромный, дышащий перегаром детина, в милицейской форме, явно меньшего размера, чем требовалось. И оттого, кажущийся переростком — хулиганом. Его лицо, со сдвинутыми бровями, и шевелящимися усами, как локомотив, грозно надвигалось на гражданина:

— Ну, что ты уже полчаса здесь вынюхиваешь? — громоподобно спрашивал он, — хочешь явку с повинной написать? Или жалобу на кого? Заходи не стесняйся!

И, увидев присевшего от страха человека, с гоготом бежал во двор, где стояли старые газики и уазики. Здесь веселье у него пропадало. Он начинал умолять ремонтников, сделать что-нибудь с этими проклятущими машинами, поскольку на заявку не на чем выехать. А их накопилось уже тьма. Перемазанные маслом сотрудники поминали под машинами чью-то мать, а заодно всё руководство. Запасных деталей не было.

Пришедших в отделение граждан, сначала расспрашивали сотрудники дежурной части, а затем направляли наверх, говоря при этом «Вас вызовут». Но время шло. Граждане сидели на ободранных стульях вдоль стен. Слушали дробь пишущих машинок. Воспитательные обрывки фраз, просачивающихся из кабинетов участковых. С ужасом разглядывали злобные фотороботы скрывшихся преступников и фотографии, пропавших без вести, в изобилии развешанные на стендах. Робко посматривали на часы.

Кабинеты оперов находились на третьем этаже. Направо, за обитой металлическим листом дверью, с кодовым замком. Оттуда можно было расслышать только звук шагов и невнятные фразы. Периодически выходил сотрудник и кратко спрашивал сидящих, по какому поводу пришли и где это случилось. Поставив предварительный диагноз, провожал за железную дверь к себе в кабинет или передавал кому-либо из коллег.