Гера Фотич - Долг (Приказы не обсуждаются)

— Продажная тварь! — говорил о нем Владимир, — все оперские секреты выдал предатель. Как гнида, втёрся в наши ряды, разузнал всё и книжку написал. Продал за понюшку табаку. Решил денег срубить на оперских ловушках. Ребята копили годами. Передавали как военную тайну молодым. Для кого писал скот? Не для своих. Свои — и так знали. Для подонков писал, убийц и насильников. Им помог. Не операм. Денег срубил и службу бросил! Взять бы, да ему этим разбитым фонарём по башке. Сволочь!

Эти мысли расстраивали Вилинского. Он пнул ногой выпавшую книжонку, и со злостью дёрнул за плечи одного, а затем другого бандюка. Так что они чуть носом не клюнули в деревянную ступеньку. Выпадавшие двухсотграммовые цепи в очередной раз пытались соскользнуть с головы то одного, то другого, но в последний миг взлетали по очереди вверх и били то по носу, то по глазам своих владельцев. Всю дорогу они молчали. И когда в кабинете сели напротив Володи, тот, что постарше, укоризненно спросил:

— Зачем унижаешь, гражданин начальник? Что барыги в коридоре подумают? В стране то демократия наступила. Или нет?

«Барыгами» они называли бизнесменов, на шее которых пытались построить собственное благополучие.

— Какой я тебе гражданин? — отозвался Вилинский, — я вам обоим товарищ. И вы мне сейчас, по-товарищески, расскажете, как и чем живёте. Ведь товарищей обманывать нехорошо! А вот когда в камеру сядете, тогда я вам буду гражданин. И сможете врать сколько угодно. Закон позволяет! Усвоили?

Вилинскому было уже за пятьдесят. Но он был крепок телом и духом, что позволяло ему не задумываться о пенсии, которую он давно уже заслужил. С каждым годом становилось работать всё труднее. Количество указаний увеличивалось. Каждое последующее тупее предыдущего. Новое, не отменяло старое. Часто противореча друг другу. Исполнять их постепенно становилось некому — сотрудники уходили! Бумажная бюрократия похоронила под собой живую работу. Раскрывать преступления некогда, а они становились всё более изощрёнными.

А прокуратура тут как тут — почему плохо работаете? Подрабатываете? Взятки берёте? В тюрьму!

Когда, вдруг, со всех сторон начинали валиться неприятности, Вилинскому хотелось бросить всё и уйти на заслуженный отдых.

— Но как? — думал он, — как я могу бросить этих птенцов, сидящих в окопах. Едва оперившихся.

Они представлялись ему сумасбродными психами, размахивающими тупыми деревянными палками вместо мечей. Орущими, что есть мочи. Надрывающими свои вылезающие от натуги пупки, скрипящие от напряжения, неокрепшие мышцы и голосовые связки. Разгоняющими, лихим безумным сумасшествием, неотступно сгущающуюся вокруг, зловонную тьму. Непрерывно поглощающую, и переваривающую всё живое. Что превращает мужчин в подонков, женщин в шлюх и проституток, детей в наркоманов.

И только на этом осветленном островке, где со свистом мелькают их самодельные деревянные орудия, и звучат исступленные надрывные голоса, люди остаются жить нормальной человеческой жизнью.

Ему до слёз было жалко этих честных пацанов. И он не мог позволить себе бросить свою, когда-то полученную по наследству, деревянную палку, и со всей силы дубасил окружающее зло. Продолжая вопить вместе с ними, что есть мочи, стараясь не отставать. Пытаясь из последних сил переложить на свои, уже не молодые, плечи, хотя бы часть их нелёгкой оперской доли.

Бойдов написал заявление об уходе, и сразу улетел в Россию, не дождавшись согласия руководства и перерасчёта. Он знал порядок увольнения, и заранее понимал, что, нарушив его, навсегда распрощается с дипломатической карьерой. Но не мог иначе. Каждый день, проведённый в Канаде, теперь был для него убийственным. Уже в аэропорту он начал пить виски, а когда садился в самолёт, его чуть не вернули обратно. Посмотрев на дипломатический паспорт, с укоризной проводили в бизнес-класс. Проходя в салон, и укладываясь на широкое раздвинутое кресло, Игорь с усмешкой подумал, что в последний раз пользуется этой льготой и надо бы выспаться напоследок.

Погода в Ленинграде была такая же, как в Сент-Джонсе. Только вокруг была грязь. Грязные машины, замусоренные тротуары, загаженные, собачьим дерьмом, газоны. Бойдов ощущал на душе то же самое. И как от этого избавиться он не знал. Пить больше не хотелось. Во рту ещё стоял привкус виски. Игорь решил сразу заехать домой, посмотреть, вдруг квартира пустует. Очередное разочарование его не удивило. Он договорился, что квартиросъемщики съедут через неделю и позвонил в квартиру напротив, где жил его бывший однокашник. Звонил долго и уже собирался уйти, но в этот момент дверь отворилась, и на пороге в майке-алкоголичке и семейных трусах появился Сезон.