Сергей Высоцкий - Пропавшие среди живых

Корнилов усмехнулся. "Как все просто. Подцепил и поехал. И никакие секретки трогать не надо. Отвез куда-нибудь в глухое место - открывай, заводи. Пусть включается сигнал, пусть гудит, воет... А что? Вариант!"

Его подвез в город на ЗИЛе угрюмый, молчаливый шофер. Он с таким остервенением гнал машину, что Корнилову даже подумалось: "Не миновать нам канавы". Наверное, был шофер чем-то очень огорчен и раздосадован. Так и мчались они сквозь начинающие вечереть поля, не донимая друг друга разговорами, изредка покуривая. "Ну ничего, - успокаивал себя Корнилов, еще не все потеряно. Давно там мать? Не больше трех месяцев. Завтра же все разузнаю и поеду за ней. И почему она просила мне не говорить?" Быстрая езда немного успокоила его.

Домой он приехал поздно вечером. Прошелся по пустой квартире, неприбранной, неуютной. Пластинки в ярких обложках валялись вперемешку с книгами где попало. Пыль лежала на тяжелой, массивной мебели. Когда Иннокентий еще жил здесь, они решили свезти всю эту мебель в комиссионный и купить новую. Но мать воспротивилась. Она не хотела расставаться с тем, что напоминало ей о муже.

Корнилов сел в кресло и невесело усмехнулся, подумав вдруг о том, что мебель эта, лет пятнадцать тому назад, казалось, навечно списанная в архив, снова вошла в моду, а всякие комбинированные гарнитуры на куриных ножках выглядят смешными пародиями на мебель.

"К приезду матери надо будет устроить большую приборку. - Корнилов даже не сомневался в том, что в ближайшие дни поедет за матерью. Чем бы она там ни болела, он привезет ее домой. Раз можно жить в приюте, значит, можно и дома. А уж уход за ней он обеспечит. - Если надо будет - положу на время в больницу. Но здесь, в Ленинграде, чтобы навещать почаще, - думал он. - Это ж надо - отправить мать в приют!"

Шли дни, а съездить за матерью все не удавалось. В городе была украдена еще одна "Волга"... Корнилов и сотрудники его группы целыми днями пропадали в райотделах милиции, дотошно выспрашивали участковых о том, не было ли заявлений о попытках угнать машины, о малейших инцидентах, зафиксированных работниками ГАИ. Белянчиков и капитан Бугаев начали знакомиться с организацией ночных дежурств в таксомоторных парках и государственных гаражах. Было усилено ночное патрулирование. А по вечерам Игорь Васильевич вместе с Белянчиковым подводил итоги в продымленном кабинете, из которого никакими сквозняками уже нельзя было выветрить застоявшийся никотиновый дух. Утешительного было мало, но Корнилов твердо считал, что они на правильном пути.

- Только широкий поиск... - твердил он приунывшему Белянчикову. Наскоком здесь не решишь.

- Топчемся как слепые, - ворчал Белянчиков. - Бухгалтерией занимаемся, а время идет! Проверка, которую провел Седиков в районных отделах ГАИ, ничего не дала. Обнаружить утечку документов не удалось...

- Видишь ли, Юрий Евгеньевич, займись мы каким-нибудь одним направлением - нам может и повезти. А может и не повезти. Начинать тогда все сначала? А мы сейчас такую сеточку раскинули... Если подтвердятся мои предположения о возможности сопоставления номеров машин, проданных через комиссионки, с заводскими номерами... Чуешь, чем пахнет? Распространи мы такую методику - найти украденную машину можно будет в один момент...

- Хорошее дело - эксперименты, - не сдавался Белянчиков, - когда сроки не поджимают. Нам надо у себя в городе искать, а не по командировкам шастать... Подключить дружинников к ночным дежурствам, выступить по телевидению. Ты же сам считаешь, что воры - таксисты. Вот и надо разрабатывать версию "такси"...

- Сейчас нам только терпением запастись надо, - сказал Игорь Васильевич. - И не упустить ни одной детали...

Корнилов знал Белянчикова уже много лет. Ему нравились дотошность и напористость Юрия Евгеньевича, его веселый характер и обостренное чувство товарищества. Но особенно он ценил в Белянчикове качество, которое многим не нравилось, - ничего не принимать на веру, ни с чем не соглашаться с лёта. В управлении считали Белянчикова жутким спорщиком.

Соглашателей Игорь Васильевич боялся.

- Ну что вы так быстро соглашаетесь со мной? - сердился он. - У вас только что была другая точка зрения. Вы спорьте, спорьте. Доказывайте!

Его всегда раздражало, если человек сразу принимал его новую идею, быстро отказывался от своего мнения. Он был твердо убежден, что делается это большей частью неискренне. У одних - из боязни спорить с начальством, у других - из угодничества, у третьих - просто из равнодушия. Неискренности Корнилов боялся больше всего в жизни.