- Слишком уж умный преступник у вас, товарищ подполковник, получается, - сказал Мухин и покраснел от своей смелости.
Корнилов расхохотался:
- Это ты верно подметил, Владимир Филиппович. Но уж такая у меня привычка. За дураков я их никогда не считаю. Правда, и без курьезов не обходится. Искали мы как-то одного рецидивиста, только что вышедшего из колонии и уже взявшегося за старое. Сидим, рассуждаем с ребятами в управлении и так и эдак. Как бы он повел себя в одном случае, в другом, домысливаем за него. А он, пока от нас в лесу скрывался, использовал в одном большом деле справку, которую ему в колонии выдали. Можешь себе представить? Все в этой справке - фамилия, имя, отчество, по какой статье осужден...
Они долго смеялись, а потом Корнилов сказал серьезно:
- Но вообще-то, Владимир Филиппович, преступника никогда нельзя в дураках числить. В два счета просчитаешься.
Вернулись Новицкий и Прохор Савельевич, Корнилов спросил у сторожа:
- В последнее время никто к вашей церкви не проявлял интереса?
- Было. Нынче прямо поветрие какое-то. По домам шастают, у старух иконы торгуют. Тьфу, проклятые! - Он зло сплюнул. - И ко мне наведываются. Покойника-то я не припомню. Не видал. А разные другие заходили. "Открой, Савельич, храм, дай поглядеть, нет ли чего интересного!"
- Показывали?
- Если серьезные люди - показывал. Чего не показать? А шантрапе от ворот поворот. Эти все на рубли норовят мерять.
- А из серьезных что за люди приходили?
- Из города приезжали. Художник один со студентами. Лихачев фамилия.
- Юрий Никитич! - сказал Новицкий. - Знаю, знаю. В Репинском институте руководит мастерской портрета. Хороший художник.
- Обстоятельный гражданин, - подтвердил сторож. - Я им все показал. Один ученый еще был, запамятовал фамилию. В позапрошлом годе раза два Михаил Игнатьевич захаживал. Дачник орлинский. Теперь большой начальник по строительству стал. Не приезжает боле. А раньше у Маруси Анчушкиной избу снимал несколько лет подряд.
- Михаил Игнатьевич? - насторожился подполковник. - Михаил Игнатьевич... - Это имя ему было знакомо. - А фамилию его не помните?
Баланин покачал головой:
- Нет. Прямо напасть какая-то! Нету памяти у меня на фамилии. Имена всю жисть помню, а фамилия для меня ровно пустой звук.
- Застанем мы эту Марусю, если сейчас подъедем?
- Ее в любое время застанешь. Вроде меня калека. Хромоножка. Весь день на огороде торчит.
Фамилия Марусиного дачника была Новорусский.
- Интересный дед Прохор Савельич, - рассказывал Новицкий, когда они возвращались в Ленинград. - На вид-то совсем простяга, а умница. Льва Николаевича Толстого всего прочитал. И ведь с чего начал? Со статей. Я, Игорь Васильевич, честно признаюсь, больше двух страниц толстовских богоискательств прочесть не могу. А старик одолел. Потом и за прозу взялся. Он сам-то верующий. И решил проверить, в чем у Льва Николаевича с верой разлад вышел...
Корнилов вполуха слушал Новицкого, а сам думал о Новорусском. Что это? Простое совпадение? В клиентах у Барабанщикова состоял, "Волгу" имеет, к Прохору Савельичу в церковь наведывался, иконами поинтересоваться. Правда, два года назад. Ну и что? Он вполне мог хаусмайору рассказать об этих иконках. Не специально наводить, а так, между прочим. Помянул как-нибудь в разговоре, а хаусмайор намотал себе на ус. Потом бы Аристарху Антоновичу втридорога сбагрил. "Это все мелочи, мелочи, - останавливал себя подполковник. - Настоящий преступник никогда часто не мелькает, не засвечивается. Да и потом человек все-таки заметный, управляющий трестом. Чего у него общего с этим жульем? Общее-то, пожалуй, есть, - остановил себя Игорь Васильевич, - доставала общий, темная личность, спекулянт. Коготок увяз..."
... - У него дома в шкафу довоенное собрание сочинений Толстого стоит, все девяносто томов. Представляешь? - Николай Николаевич осекся и с укором сказал: - Да ты никак спишь, милиционер? А я распинаюсь...
- Не сплю, Николай Николаевич, - улыбнулся Корнилов. - Слушаю тебя внимательно.
- Слушаешь! - недовольно проворчал Новицкий. - Я тебе про такого интересного старикана рассказываю, а ты... Спит, окаянный. Ну о чем я сейчас говорил?
- Про Толстого.
- Про какого Толстого? Про Льва, Федора, Алексея Николаевича или Алексея Константиновича?
- Про Константиновича, - схитрил Корнилов.
- Ладно, суду все ясно; зуб золотой, сапоги "Джимм" - два года! Продолжай спать.
- Это откуда ты про сапоги "Джимм" знаешь?
- Тебе не понять! Ты никогда шпаной не был.
Читать дальше