Анатолий Афанасьев: В объятьях олигарха

Полицейским свистком Зиновий Германович успокоил загомонившую толпу и объяснил цель своего прибытия в Раэдольск. Оказывалось следующее. В городе, по сведениям Интерпола, скрывается некий Митька Климов, местный уроженец, подозреваемый в связях с экстремистской организацией «Крестоносцы». Организация известна тем, что не признает свободу слова и частную собственность. Митьку надлежит немедленно сдать в комендатуру. Только после этого начнется раздача продуктов.

— Сограждане! Братья и сестры! — торжественно возвестил Зашибалов. — Чем скорее мы покончим с этим маленьким дельцем, тем скорее разойдемся по домам с чистой совестью. Кстати, дорогие мои руссияне, хочу сообщить радостное известие. Сегодня в каждом пайке, кроме ячневой крупицы, банка тушенки и — внимание, мужики! — бутылка спирта. Ну!.. Кто знает про Митьку? Шаг вперед.

Сперва никто не откликнулся, толпа шушукалась, по ней пробегали круги, как от камешка по воде, наконец к возвышению, опираясь на суковатую палку, выдвинулся старец Иосиф. На вид ему было далеко за сотню, но многие из здешних помнили его молодым, шустрым секретарем райкома партии, а позже одним из учредителей офшорной компании «Монако», сгоревшей синим пламенем при правлении Кириенки.

— Отец родной, Зиновий Германович, мы бы со всей душой, — прошелестел старец в динамик, который держала у его губ старуха Матренушка, — кабы мы знали, кто таков этот самый Митька и что он есть на самом деле. Климовых в городе было много, цельных десять семей, но ото всех осталась одна братская могила. Последнего из Климовых, деда Пашу, в прошлом году туберкулез скосил. У нас тут есть к тебе встречное предложение.

— Какое? — заскучав, спросил сверху мэр.

— Мы твоего Митьку разыщем, ежели он где прячется. Но дай хотя бы пару деньков. А пока выдели покушать авансом, под наше верное стариковское слово.

Зашибалов хохотнул, и по взводу миротворцев тоже пробежал снисходительный смешок.

— Рад бы помочь, дедуля, да не в моей компетенции. Я ведь, как и вы, родимые, не вольный человек. Чуть оступлюсь — пожалуйте в международный трибунал. Но это справедливо. Только сообща можно одолеть эту заразу. Если бы не Америка, нам всем кранты. Разве не так, господа руссияне?

Толпа ответила одобрительным гулом, но старец Иосиф покачал головой.

— Побойся Бога, Зиновий Германович. Людишек осталось всего ничего, подкормить бы последний разок. На выборах голосовать за тебя некому будет.

Зашибалов оценил хитрость парламентера.

— Умен ты, дедуля, но за меня не переживай. Об земляках подумай. Говорю же, задеты международные интересы. Не сдадим Митьку, вообще получим шиш с маслом вместо жратвы. Ну да ладно, даю час времени, посовещайтесь, а я пока навещу кое–кого в городе.

На площади не было ни одного человека, который не знал бы, кого собрался проведать Зашибалов…

Митька Климов, недоучившийся студент двадцати двух лет от роду, уже сутки скрывался в подвале заброшенного дома на окраине. С этим домом у него были связаны приятные воспоминания. Семь лет назад тут располагалось общежитие ткацкой фабрики, где Митька провел много счастливых ночей. О благословенные времена! В ту пору весь пятиэтажный дом неумолчно звенел веселыми девичьими голосами, и во множестве потаенных уголков желанного гостя ожидали головокружительные приключения. Как сказано поэтом: «Будь смелым, мой милый, и будешь со мной…» Все кануло в Лету. Ткацкую фабрику приватизировали и закрыли, чудесные обитательницы общежития разлетелись в разные края, большинство, кто пошустрее, на панель, в доме на первых порах несколько фирм устроили свои офисы, потом кавказцы забрали его под перевалочную базу, а уж после того, как дом взорвали, снеся большую часть несущих конструкций, определили его на слом.

Прокололся Митя по–глупому. Последнее время в Москве он вел рассеянную жизнь мелкого добытчика. Подрабатывал то тут, то там, в основном на рынках и вокзалах — подай, принеси, толкни — на побегушках у хачиков, но не жаловался, на пиво и на плату за комнату хватало. Жил в полупьяной одури с утра до ночи, как и большинство его сверстников, не прибившихся толком ни к одной солидной группировке. Особенно и не жаждал прибиться, высоко ценя личную свободу. В тот день ему повезло: раскатал двух залетных пожилых бизнесменов на малолеток, подсунул им прыщавую тамбовскую Нюрку с подружкой и слупил стольник чистоганом. Зеленью, разумеется. Видно, у мужиков свербило, раз клюнули, ведь такие, как шалопутная четырнадцатилетняя Нюрка, на вокзале шли по двести, триста рублей за сеанс. Тем более что спидоносицы.