Валерия Леман - Дело о лысой гимнастке

Выкрикнув эту тираду, она плашмя рухнула на сиденье и зарыдала в голос. Сами подумайте, что мне оставалось делать?

На полной скорости я газанул домой. Приехав, обнаружил, что рыдающая девица благополучно отключилась в мирном сне; матерясь и спотыкаясь, я был вынужден на руках затащить ее в дом и заботливо пристроить на собственной роскошной кровати в спальне второго этажа. Только не подумайте, что я такой уж благородный рыцарь — просто в спальне я мог запереть незнакомку на ночь, дабы не проснуться утром в абсолютно пустом доме.

После этого, практически валясь с ног от усталости, я спустился в гостиную и успел еще вяло подумать, не сварить ли мне кофе. Весь дом был погружен в священную тишину майской ночи, лишь откуда-то из сада доносился беспрерывный стрекот сверчка.

После всех треволнений этого дня я ощущал себя чертовски злым и усталым. Скулы выворачивало от зевоты. С закрывающимися глазами я достал из тумбочки и кинул на диван подушку, плед, рухнул сам, не имея сил даже на то, чтобы раздеться.

Пару секунд спустя я мирно спал.

С детства мне совершенно точно известно: лучший помощник в самых, казалось бы, тяжелых и безвыходных ситуациях — спокойный, мирный сон. Недаром в русских народных сказках столь часто повторяется поговорка «Утро вечера мудренее». Кроме банального отдыха сон порою дает неожиданные ответы на самые сложные вопросы.

Так было и на этот раз. Первые часы сна я находился в некой черной бездне — меня просто «выключили» для основательной подзарядки. Ближе к рассвету какая-то часть меня очнулась и, потянувшись, неторопливо направилась путешествовать в волшебном измерении сна.

Я снова был ребенком в бесконечном солнечном лете, в деревне под Тамбовом, утопающей в зелени и цветах, где жила моя любимая бабуля Варя. На этот раз мы с ней бродили по лесу, слушая пение птиц, неторопливо беседуя и собирая нереально огромные грибы с яркими шапочками.

— Аленчик ты мой, гляжу на тебя и не нарадуюсь: и ладный ты у меня, и складный, — напевно говорила баба Варя. — Всем удался: и умом, и статью. Только вот с ушками проблема.

Это неожиданное замечание про мои до сих пор вполне благополучные уши меня удивило. Остановившись на месте, я требовательно дернул бабушку за ее длинную юбку.

— Бабуля, что ты такое говоришь? Какая такая у меня проблема с ушами? — Я даже на всякий пожарный осторожно ощупал оба свои уха. — Они у меня совершенно не болят, и слышу я хорошо.

Бабуля взглянула на меня, весело подбоченясь.

— Тебе только так кажется, дорогой ты мой внучок. Слушаешь ты, может, и хорошо, а вот слышать — тут у тебя проблемы.

В следующий момент она уже сидела передо мной на пеньке и улыбалась, чуть прикрыв глаза.

— Птицы поют — услышь!

Птицы действительно пели — невероятно громко, чудесно, своим пением сплетая прекрасный рисунок мелодии.

— Я слушаю.

— А что слышишь?

На всякий случай я прислушался чуть внимательнее.

— Ну… Они поют. Щебечут… А вот сейчас дятел стучит… А вот птичка просто заливается…

Бабуля усмехнулась, покачав головой:

— Заливается щегол — он поет о своей любви, он счастлив и упоен и не слышит никого, кроме себя самого; как и все мы, пока молоды, прекрасны, беззаботны и уверены, что весь мир принадлежит нам.

Легкий жест бабули, запрещающий мне говорить, и я вынужден слушать ее без собственных комментариев. Или слышать?..

— А вот это чириканье — это голос заботы: птички желают отобедать и ищут, чем бы перекусить да птенцов своих накормить…

Несколько мгновений бабуля прислушивалась, мягкой улыбкой отмечая очередную птичью трель.

— А вот это голубиное гуканье — точно как я тебя сейчас, мать учит деток слышать ее!

Бабулины мудрые глаза — серые, почти прозрачные, в которых, кажется, сконцентрированы все улыбки мира. Она многозначительно поднимает палец, призывая меня слушать и слышать: отчетливо, словно бравый барабанщик на марше, застучал дятел, вслед ему таинственно заухал невидимый филин, надежно скрытый зеленью крон деревьев.

— Слышишь? — Бабуля приложила палец к губам. — Слышишь, о чем предупреждает дятел? Открой душу, услышь! Ну, что слышишь?..

Какое-то время я что есть сил тер свои несчастные уши — мне казалось, стоит потереть их как следует, и я услышу то, что слышит моя бабушка. Но она строго ухватила меня за руки, с силой отвела их в стороны. Ее чуть сузившиеся глаза смотрели на меня с мягким укором.