Руслан Белов - Муха в розовом алмазе

Муж принудил ее к самосожжению не за измену. Будучи незлобивым человеком, Али-Бабай решил простить старшую жену, так как питал к ней добрые, если не сыновние чувства. Но эта не по-восточному невыдержанная женщина, оказавшись наедине со сводными родственницами, немедленно сообщила им о выдающихся сексуальных особенностях Баклажана (восторженно покачивая головой и показывая руками). Мухтар, крайне неодобрительно относившаяся как к старшинству Гюльчехры, так и к полигамному браку, "накапала" мужу, и тому ничего не оставалось делать, как сунуть старшей жене в руки кумган с керосином. Тело бедной женщины не успело остыть, как Мухтар принялась сводить счеты с любимицей Али-Бабая Зухрой. Отозвав мужа в музыкальную комнату, она рассказала, какой завистью сияли глаза этой женщины в тот момент, когда Гюльчехра повествовала о чудовищно сильном оргазме, вызванным нестандартно большим пенисом Баклажана.

- Ты врешь, женщина... - выдавил Али-Бабай, чувствуя, что почва уходит у него из-под ног.

- Я никогда не вру, особенно тебе, - ответила Мухтар, пристально взглянув в растерянные глаза мужа. - И ты, я думаю, убедишься в этом в ближайшие часы.

- Каким образом?

Женщина, умевшая добиваться своего, ответила не сразу. Взяв в руки дутар, она сотворила несколько заунывных аккордов и лишь затем сказала печальным голосом:

- Я не знаю женщин, не знаю Зухры, если сегодня ночью ее не будет у прутьев зиндана <����Зиндан - тюрьма, обычно в виде колодца.>.

- Сегодня ночью ее не будет у прутьев зиндана, потому что сегодня ночью она будет спать со мной, - нашелся Али-Бабай, как истинный мужчина не желавший ничего знать о шашнях любимой женщины.

- Ну, спи, если хочешь, - ухмыльнулась Мухтар, вновь принявшись играть на дутаре гимн Саудовской Аравии. - Ты можешь оставить все, как есть, ты можешь убить Баклажана, ты можешь убить меня, но твоя любимая Зухра останется самой собой. И когда ты, взбудораженный любовью, будешь ласкать ее снаружи и изнутри, она будет мечтать об этом мужчине, живом или мертвом, не важно.

Али-Бабай слушал свою любимую мелодию и видел Зухру в объятиях Баклажана. Представив, как вожделенно его фаворитка проводит шелковой ладошкой по лошадиному члену пришельца, он вскочил на ноги и заорал, сотрясая своды подземелья:

- Скажи этой похотливой ослице, что сегодня ночью я буду спать с тобой!!!

***

Мухтар хорошо знала женщин, в число которых, увы, входят и любимые жены. Как только Али-Бабай уединился с ней в одной из "любовных" комнат, Зухра, забыв накинуть чадру, побежала к зиндану. Араб, весь истерзанный ревностью, пошел за ней. И смог видеть, как его возлюбленная завлекает Баклажана ключом от темницы.

- Хотеть килюч? Хотеть? - говорила она, похотливо поигрывая то крутыми бедрами, то круглыми плечами.

- Хотеть, хотеть! - в один голос ответили жрецы "Хрупкой Вечности".

- Тогда я смотреть твой пиписка, - ткнула женщина шелковым пальчиком под живот Баклажана.

- Не стыдись, Кеша, - мягко улыбнулся Полковник соратнику. - Это нужно для дела, для нашего дела. - И вообще, будь мужчиной, посмотри, как она животиком играет. Представляю, какой волшебной красоты у нее пупочек.

Баклажан, подпитавшись неколебимостью духа, исходящего из глаз Вольдемара Владимировича, расстегнул ширинку кожаных штанов. Увидев его член, Зухра захлопала в ладоши.

- Посмотрела? - буркнул Баклажан, с отвращением наблюдая, как член помимо его воли тянется к весьма и весьма аппетитной женщине. - Давай теперь ключ, кошатина.

***

Али-Бабай убил бы всех сразу, убил бы, если бы не этот ключ. Зухра купила Баклажана ключом от совсем другого замка, ключом, который подсунула ей Мухтар. И подземный араб не нажимал на курок своего скорострельного пистолета, только потому, что хотел насладиться... Нет, не то слово, разве мог он наслаждаться чем-либо в тот момент, момент вероломного предательства своей кровиночки, кусочка свой души, как он ее называл по-арабски в минуты умиления? Он не нажимал на курок своего пистолета только потому, что, будучи артистом в душе, не хотел лишать своей драмы апофеозного акта.

- Я отдавать ключ и ты убегать, - закачала Зухра указательным пальчиком из стороны в сторону. - Нет, сначала ты меня больно-больно трахать!

И положив ключ на камешек неподалеку, торопливо сняла с себя паранджу. Полковник покачал на это головой и ушел, согбенный, в глубину тюремной рассечки.

От того, что случилось дальше, у Али-Бабая опустились руки.

Лампа Зухры, стоявшая в стороне от нее, светила ярко, таинственно и многообещающе. И Баклажану остро захотелось приятных ощущений. Во многом возникновению желания способствовало то, что центры наслаждения его мозга уже несколько недель оставались невозбужденными, а также то, что Зухра разительно отличалась от Гюльчехры, которую он облагодетельствовал только лишь во избежание поллюций.