Array Альманах «Подвиг» - Ночные окна. Похищение из сарая

— Час Бафомета… — повторил я громко, чтобы лишь услышать свой голос в темноте. И услышал его. А кто-то, как мне опять показалось, хихикнул. Даже вроде бы две красные точки сверкнули. Глаза? Конечно. В помещении явно кто-то находился. Я чувствовал тихое дыхание. И вспомнил, что, выйдя от Анастасии и заперев дверь в ее комнату, я пошел по коридору в свой кабинет. Держал в руке свечку. Должно быть, где-то было отворено окно. Порыв ветра задул слабый огонек, густая, вяжущая темнота. Холод. Затем — удар. Мрак. И это — все?

— Нет, это не все, — раздался надо мной тихий вкрадчивый голос.

Возможно, я «вспоминал» вслух? Или мне мерещится?

— Это далеко не все, — повторил тот же человек. — И тебе ничего не мерещится. Ты покуда еще жив. Чувствуешь. Но это скоро пройдет.

«Ну вот, — подумал я. — Теперь за слуховыми галлюцинациями последуют зрительные, а потом всякие неприятные тактильные ощущения…»

Так оно и произошло: где-то далеко в темноте появился слабенький огонек свечи. Он поднимался и приближался снизу, будто бы двигался из подземелья. Может быть, я нахожусь не в подвале, а в гроте? Вот почему тут так сыро и холодно. И не в гроте даже, а в самих катакомбах? Перетащили меня сюда, что ли?..

Огонек свечи между тем продолжал плыть ко мне. Его прикрывала от сквозняка восковая рука с иссохшими пальцами.

Я даже различил желтые обкусанные ногти. А вскоре увидел и лицо. Это была женщина с уродливой выпяченной губой. Параджиева!

— Тс-с! Тихо!.. — отчетливо произнесла она.

Значит, она разговаривает? А как долго притворялась глухонемой! С какой целью?

Параджиева поправила у меня под головой подушку. А затем пребольно щелкнула своими костяными пальцами по лбу и засмеялась.

— Сейчас все соберутся, тогда и начнем, — сказала она. — И подушка потом пригодится. Люблю это дело…

— Нечего ждать, — раздался все тот же вкрадчивый мужской голос. — Будем начинать без них. Когда подойдут — подключатся.

Его фигура выплыла из темноты. Он был облачен в зеленый балахон и маску: не то свиное, не то козлиное рыло, с паклевидной бородой, розовым пятачком и винтообразными рожками.

— Все должно быть по правилам, — продолжил этот урод с венецианского карнавала. — Итак, имя, фамилия, профессия? А вы записывайте!

В ногах у меня уселись неизвестно откуда вынырнувшие Жанна и Жан, с бумагой и карандашами в руках. Изготовились вести протокол.

— Да что, черт возьми, тут происходит? — слабо проговорил я. У меня было так мало сил, что я даже не мог как следует возмутиться.

Не обратив на мои слова никакого внимания, козлохряк забубнил, как лжепономарь на паперти:

— Вы обвиняетесь в следующих преступлениях… В убийстве Аллы Борисовны Ползунковой. С целью скорейшего получения завещанных вашей клинике десяти миллионов долларов. Разработав хитроумный план, вы произвели это злодеяние с особой жестокостью, что усугубляет вашу вину.

— Не я, ложь! — вылетело у меня из горла.

— Молчи! А то положу подушку на лицо, — предупредила меня Параджиева.

— Вы довели свою жену Анастасию Владиславовну Тропенину, урожденную Шиманскую, до безумия, подбросив ей перед открытием выставки собачью голову в кровать, — продолжил бубнить человек в маске. — Все с той же целью — завладеть ее капиталами.

— Нет, нет! — запротестовал я. — Все не так!

— Так, Саша, так, — мягко сказал Левонидзе, выдвигаясь из темноты. — Я же знаю. Только не хотел говорить.

— Вы довели до самоубийства одного из своих пациентов с Рублевского шоссе, который спонсировал клинику и оставил вам прощальное письмо-стихотворение: «Не горько ли тебе?..» Вспоминаете?

— Нет! — крикнул я.

— Нет? Кошкин жакет! — передразнил меня человек в маске и вдруг резко сорвал ее, приблизив свое лицо к моему. Это был Волков-Сухоруков.

— А мою дочь тоже не ты убил, сбив ее на своей «тойоте»? — прошептал он, скрипя зубами.

— У меня «ауди»!

— А в прошлом году была «тойота», — произнес Каллистрат, выйдя на свет из-за спины Левонидзе. — Я же был свидетелем этого преступления. А вы потом заплатили мне за молчание. И пригласили даже отдохнуть в вашей клинике. Может быть, тоже хотели убить?

— Ид-диот! — пробормотал я.

— Идиот — это я, — сказал Бижуцкий. И этот тут! Все собрались, черти, оборотни! — Вы сделали меня полным идиотом, — продолжил Б.Б.Б. — Развивали во мне психопатии. Будто нарочно экспериментировали с живым человеком. И я знаю, для чего. Потому что вы пишете монографию на эту тему. А я у вас — как подопытный кролик. Решили войти в анналы психиатрии? Встать наряду с Юнгом и Фрейдом?