– Не его вина, что… – начал было Жогин.
– Брось! Комиссару без виновных нельзя.
– Сначала бандитов надо найти, а уж потом головы холопам рубить, да и Лудонин, думается мне, не даст Тихона Семёновича в обиду. А его слово комиссар ценит.
– Что убийце?.. – горько качнул головой Щергунцов. – Его вон бросили в грузовик и повезли в резалку. Сотворил чёрное дело – и сам в своих грехах расписался.
– Сомневаюсь, что убийца найден…
– Твоя доля следователя во всём сомневаться, а я – опер до мозга костей и точку свою в этом деле поставил…
Ленив был их разговор, посмотреть со стороны, – давно устали друг от друга и переругивались без былой злости и ярости, выдохлись за последние двое суток так, словно проехалась по их измотанным душам не одна пятитонка.
– Разрешите, товарищ начальник? – нерешительно приоткрыл дверь Сизов, будто чуя, что речь идёт о его судьбе.
– Входи, майор, – окутался облачком дыма Щергунцов и снова закашлялся. – Пачки на сутки хватало, а теперь и заначек не найду.
– Записка при тебе? – протянул руку к оперу Жогин.
– Я ещё при осмотре показывал.
– Такие послания, чтобы понять, не раз перечитывать следует. Карандаш и бумагу тоже дежурный ему пожертвовал?
– Вы прямо Вольф Мессинг, Александр Григорьевич.
– Ты, конечно, уже раз пять её пробежал.
– Поболее.
– И что?
Сизов скромно пожал плечами.
– А вы знакомы с посмертным письмом Снегирёва? – обернулся Жогин к подполковнику, теребя вчетверо сложенный листок.
– Галиматья! – отрешённо глядя в окно, хлопнул тот ладонью по столу. – Валит, гадюка, как у ворюг принято, с больной головы на здоровую. Только не понять, на кого грех великий взвалить желает. Знает, сволочь, – мать родную, жену, ребятишек жизни лишил, а потому буровит загадками. Свою жинку, которую сам и забил, к чему присобачил?! Ножки какие-то?.. У него мозги поехали. Правильно медик заключение дал – окуренный был Снегирёв и вдобавок пьян, как свинья. Галиматья, а не покаяние! Смелости не хватило поганцу в последнем слове.
В кабинете воцарилась тягостная тишина. Первым не выдержал Щергунцов, он, придавив окурок в пепельницу, встал, раздражённо заходил от стола к окну, форточку распахнул и, нелепо размахивая руками, попытался выгонять облаком повисший дым. Сизов, отлепился с места, бросился ему помогать. Жогин, усмехнулся хмуро на все их тщетные попытки, приоткрыл дверь кабинета. Сразу потянула свежесть.
– Присели бы оба, – развернул записку Жогин. И на недоумённый взгляд подполковника заметил: – Я её перечитывать не собираюсь. Наизусть каждый из нас изучил, но думается, понять автора не попытался. Не уверен на сто процентов!.. – Он поднял руку на протестующие взгляды собеседников. – Не уверен, что сам полностью усвоил содержание. Но всё, как говорится, по порядку…
Жогин помолчал, разгладил листок, положив его перед собой на стол и начал:
– Должен напомнить, что писалось это человеком в большом нервном напряжении… он очень спешил, стоя на краю жизни и, опасаясь, что ему помешают это сделать. В таких случаях пытаются не забыть главное… излагать коротко и не лгать. Психологи считают, что обостряется память и вспоминается такое, что считают давно забытым или на что не обращалось особого внимания. Отсюда и кажущаяся путаница, как вы выразились, Григорий Артемьевич, галиматья.
– Ты, как студентам, лекцию нам почитай, – буркнул Щергунцов.
– В этой бумаге много того, чего как раз недоставало! – уверенно продолжал Жогин. – И прошу отнестись к этому с должным вниманием. Содержание записки вскрывает важные прорехи оперативной работы и следствия, мешавшие составить единую картину преступления и установить личности истинных убийц. Очевидна коварная уловка сделать Снегирёва центральной фигурой, чтобы скрыться в его тени.
– В чём же эту очевидность вы узрели, уважаемый Александр Григорьевич? – Щергунцов кисло ухмыльнулся и даже подмигнул Сизову. – Объясните слепым котятам.
– Прорвалось до меня не сразу, – не обиделся увлечённый объяснениями Жогин. – Обратите внимание прежде всего на то, что Снегирёв ни прямо ни косвенно не обвиняет в убийстве матери никого. Он не знает этого. А о гибели жены и детей ему вообще неизвестно, ведь пьянчушки рвались в его камеру, угрожая расправой за смерть старушки. В то же время он упрекает жену, что добралась до какого-то секрета свекрови, скажем – до наследственной тайны. Сам же Снегирёв толком ничего не знает, но догадывается. Не доверяя пьянице-сыну, мать держалась ближе к снохе, чем та пользовалась. Предположим, что речь идёт о семейных драгоценностях, что вполне возможно со слов соседки Красновой Марии Ефимовны. Тогда понятны былые тревоги старушки, ведь сын пустит все накопления и ценности по ветру, и внуки останутся без всего. Допускаю, что это заставило её сблизиться со снохой, не зря же незадолго до трагедии их видели в сберкассе при снятии вклада. Потом баня. Долго болевшая до этого Снегирёва, будто чувствуя кончину, спешит завершить мирские дела и поделиться со снохой тайными семейными драгоценностями или ценностями…
Читать дальше