Йозеф Несвадба - История золотого Будды

— Прямо барином ты стал в своем приюте, — буркнул он. — Не повезло мне, видно, что моя мать не померла…

— Не кощунствуй!

— А ты знаешь, как мы живем? Всю неделю вкалываем. И в воскресенье тоже — только что после заутрени. Так вместо церкви хоть храпануть малость. А ты прямо барин…

— Я учитель. А ты? Не обижайся, пожалуйста, но зачем ты ночью лазаешь по чужим заборам? На вора ты непохож.

— Вот то и плохо, что воровать не гожусь. А тебе что за дело? Кто тебя послал сюда? — снова окрысился Ганка.

— Никто не посылал, просто я забочусь об Альбине Павлатовой…

— Незачем. И без тебя есть кому позаботиться. Думаешь, зачем я через забор лазил? Еду Альбинке принес.

— А зачем же тайно?

— Допрашиваешь?

— Боже сохрани, — учитель принялся объяснять Ганке, что привело его в Свагов.

— Памятник? — У Ганки явно стало спокойней на душе, он заговорил почти дружелюбно: — Чего только эти пражские господа не придумают! Тут люди с голоду подыхают, а им взбрело в голову ставить памятник какому-то лавочнику! Прямо не поверишь… — Они медленно пробирались по лесной тропке. — Травят нас как зверей. Чего ради, думаешь, я через забор должен лазить? Людей боюсь. Ведь за меня награда объявлена. А то бы сидел со всеми, кто возглавлял стачку.

— Я думал, что стачкой руководил Шойе.

— Мы вместе были. И об Альбинке беспокоюсь, потому что Голан с ней ходил.

— Так он действительно за ней ухаживал?

Красл хотел узнать о Голане побольше. Однако из дальнейшего рассказа Ганки выяснилось, что Голан не мог убить Павлату. Оказывается, он занимал командный пост на Большом Холме и оттуда рассылал связных. Альбина должна была ехать в Либерец — просить Шойе, чтобы тамошняя фабрика Риссига поддержала стачку. Но Альбина в Либерец не поехала и на Большой Холм не явилась.

— Теперь-то я знаю, почему. Отец ее не пустил. Загородил двери, чтобы не вышла. А тогда все подумали, что она струсила, предала нас. Кое-кто и сейчас думает, что либерецкие не захотели нас поддержать. А как они могли, если, оказывается, ничего не знали? Все из-за Павлаты и его дочки.

— А ты все-таки ей помогаешь?

— Потому что знаю, как было на самом деле. Но людям сказать не могу. Враз посадят. Подожду, пока вернется Голан.

— Так ты считаешь, Павлата из-за дочери заперся? А не потому, что рабочих испугался?

— Он боялся только Голана, боялся, что дочку уведет. А больше никого. Недавно он даже пистолет купил.

— Да что ты, не может быть!

— Что-то ты слишком уж им интересуешься, Красл!

Пришлось перевести разговор на другую тему: вспомнить молодые годы, детство, как родители приехали сюда из Градецка после неурожая. Но и здесь дела не поправились, наоборот. Пришлось им поселиться в одной комнате с семьей Ганки, искать работу. Так все и шло до самой их преждевременной кончины. Краслу стало тоскливо от этих воспоминаний. Ходит он тут, пытаясь раскрыть какие-то тайны, а о своих родителях забыл. Что ему дороже? Они простились около поселка.

— Надо смываться, — сказал Ганка, но, задержавшись на минутку, ухватил Красла за полу: — Люкс материальчик, небось с нашей же фабрики. Нам такой не по карману! — усмехнулся он. — Вот что я тебе скажу, Красл, передай своему пражскому хозяину, что нас так просто на кобылке не объедешь! А что до тебя самого, так ты никогда не отличался сообразительностью, Красл. Грозить не стану, но советую тебе поскорее убраться отсюда в свою Прагу. А в эту твою болтовню про памятник я не верю и знаю, что тебя интересует. Смотри, можешь плохо кончить! Дело в том, что в нашем нищем краю, где, бывало, родились только овес да картошка, теперь загребают миллионы. И сейчас вот решается, кому они достанутся. Уж не учителю Краслу, можешь мне поверить…

Ганка ушел не простившись.

Под утро Краслу приснилось, что Альбина превратилась в мускулистую Валькирию и стреляет в него из отцовского пистолета. Проснувшись, он принялся анализировать действительность. Итак, Павлата запер и загородил двери, чтобы дочка не убежала к Голану. Мыслимо ли, чтобы, желая освободиться, хрупкая и слабая девушка стреляла в отца? Непохоже. Зачем же она выдумала историю с Шойе, которого в это время не было даже в Либерце? Почему она так нервничала во время вчерашней встречи? И почему целыми днями валяется в постели? Можно ли такой полнейший упадок сил объяснить постигшим ее горем? Не чувствует ли она вины за собой?

Ну нет уж, чем обвинять девушку в убийстве, пусть лучше будет случайная смерть. Он отдаст ей деньги на памятник и уедет домой. Решению содействовало и то, что угрозы Ганки несколько охладили следовательский пыл Красла. Ведь этот друг детства его теперь прямо-таки ненавидит! О прошлом забыл. Теперь ему важнее, из какой материи у кого сшито платье. Зависть вместо дружбы!