Штефан Мурр - Гиблое место

— А в принципе у вашего мужа есть склонность к супружеским изменам?

Она оглянулась.

— Еще когда мы только поженились, я заявила ему четко и ясно, что прочную интимную связь на стороне буду рассматривать как оскорбление и повод для развода. Но почему вы спрашиваете, если в данном случае все обстоит по-другому?

Кеттерле тоже встал.

— Прошу меня извинить, фрау Брабендер, — сказал он, — но это был личный интерес, я допускаю, что совершил бестактность. Скажите, а от кого, собственно, вы узнали об этом деле?

— От папа́, — сказала она. — Вы ведь были там, когда он звонил. Я сама подошла к телефону.

— А как воспринял известие ваш муж?

— Он был в ужасе и очень подавлен. Позже у меня даже создалось впечатление, будто он чего-то боится.

— Когда позже?

— Не сразу. Позже. Я не знаю, как это объяснить…

Комиссар повернулся к ней.

— Может, вы все-таки постараетесь вспомнить?..

Как часто слышала Эрика эту фразу в детективах, хороших и плохих! И вот теперь она тоже должна постараться вспомнить. Да возможно ли вообще такое? В течение десяти минут она напряженно рылась в памяти, перебирала сказанные тогда фразы.

— Да, — сказала она затем и распахнула дверь в прихожую, — думаю, что его испугало место, где она исчезла. Я в этом абсолютно уверена, господин комиссар.

Комиссар отказался пройти в операционную, где врачи судебно-медицинского института обычно проводили вскрытия. Вместе с Хорншу он дожидался в облицованной кафелем комнатке, служившей для написания отчетов, переодевания и мытья рук. Оба изучали надписи на рекламном календаре какой-то фармацевтической фирмы. Затем Кеттерле подробно осмотрел содержимое стеклянного шкафчика с пришедшим в негодность инструментом и наконец, широко расставив ноги, уселся в кожаное кресло возле письменного стола.

Но прошло еще добрых четверть часа, прежде чем доктор Штёкель наконец отворил дверь и сразу же направился к умывальнику. Один из санитаров стянул с него резиновые перчатки.

Комиссар бросил взгляд в распахнутую дверь. Накрытое простыней безукоризненной чистоты до самого подбородка, тело лежало на высоко поднятом операционном столе, потонув в зеленовато мигающем неоновом свете. Это был сенатор Рихард Робертс, которого его противники прозвали толстяком. Кто же из тех, что прозвали его толстяком, нанес этот удар, подумал Кеттерле. И самым плохим было то, что удары готовились в ближайшем окружении.

— Ею я занимался сегодня утром. Она, безусловно, утонула. Возможно, в лаборатории уже исследовали пробы воды из легких. А с Робертсом с самого начала все было ясно: сердечный приступ.

Он вытер руки и набрал номер телефона.

— В остальном вы были правы. Она была беременна, примерно на втором месяце, — сказал он, держа в руках телефонную трубку. — Алло? Штёкель. Уже готовы? Ну и как? Нет, скажите только главное. Полиция все равно потом получит отчет.

Несколько минут врач слушал, что ему говорили по телефону, изредка перебивая говорившего короткими вопросами или же непонятными «так-так» и «да-да». Потом положил трубку.

— Выходит, соли там нет, Кеттерле, — сказал он, — это установлено точно. Сомнения исключены. Соленая и пресная вода отличаются при анализе друг от друга как святая вода из кропильницы от ямайского рома. Вода в легких пресная. Частично она соответствует консистенции той воды, в которой мы ее обнаружили, однако имеются незначительные примеси соды и натрия. Все другие примеси вполне могут содержаться и в воде Альстера. Но сода и натрий могли выделиться только из остатков мыла.

— Значит, можно утверждать, что в воде, обнаруженной в легких, имеются остатки мыла? — спросил комиссар.

— В смысле юридического доказательства, нет. Вы должны это понять, Кеттерле. Достоверно лишь то, что исследованная субстанция содержит некую составную часть, которая одновременно является составной частью мыла, конкретнее, ядрового мыла.

Комиссар встал.

— Можно ли утверждать, что данная вода находилась в каком-то объемном сосуде, в котором имелись, пусть незначительные, остатки мыла? — спросил он.

— Не исключено, — сказал врач и с удовольствием закурил сигарету, извлеченную им из ящика письменного стола. — Однако в минимальных количествах сода и натрий могут появиться еще и оттого, что выше по реке стирали белье, как раз когда она наглоталась той же воды.

— Я не верю, что кто-то в верховьях Альстера стирает белье, — сказал Хорншу. — Мы можем спокойно исключить этот вариант.