Юхан Теорин - Призрак кургана

Полина снова завела машину, и они двинулись к конечной цели. Гавань в Наббелунде, откуда ходили регулярные паромы на Готланд, была совсем недалеко.

– А что ты сделал с оружием?

Арон молча мотнул головой в сторону багажника.

Холщовая сумка, еще вчера набитая шашками аммонала, была почти пуста.

– Выброшу в море.

Большой залив Гранкуллавикен почти со всех сторон окружен сушей. Если бы не узкая горловина на севере, соединяющая залив с морем, его можно было бы считать озером. В залив вдавалось бесчисленное количество густо поросших лесом мысков, тут и там попадались маленькие острова. У самого входа в лагуну стоял большой маяк по прозвищу Эрик – предупреждал лоцманов о меляках. Многие называли залив лагуной – и не без оснований: несмотря на величину, Гранкуллавикен очень неглубок.

Но сейчас, на пороге третьего тысячелетия, функции лоцманов выполнял компьютер. Не глядя на маяки, бакены и створы, компьютер прокладывал единственно верный извилистый путь по лагуне, и паром, пришедший час назад с Готланда, уже был готов принять пассажиров.

Они оставили старый «форд» на парковке и пошли к пирсу.

Сегодня не так тихо, как накануне, хотя ночью то и дело принимался дуть ветер. Начинаются августовские ветра.

Полина уже заказала все билеты на обратный путь. Паром приходит в Висбю, оттуда летают небольшие самолеты в Стокгольм. А там, в аэропорту Арланда, пересадка на регулярный авиарейс Стокгольм – Москва.

Пора домой. Но возвращение не входило в планы Арона. Он мечтал, отомстив, умереть дома, на Эланде. В несуществующем хуторе на самом берегу залива в Стенвике.

На пароме у самого трапа были кафетерий и киоск со всякой ерундой. Оттуда открывались двери в большой пассажирский зал. Они сели в самом углу, чтобы их никто не слышал.

Каждое движение причиняло ему боль. Внимательно посмотрел на юг, будто отсюда можно было увидеть устроенный им хаос, и вздохнул.

– Я делаю черную работу, – сказал он. – Я ассенизатор.

– Уже нет, папа. – Ее топазовые глаза сияли, налились теплым, невинным светом. – Твоя работа окончена.

Арон посмотрел на свои руки.

– Я ассенизатор, – повторил он. – Это единственное, что я умею делать. За это меня в юности хвалили и продвигали, и больше ничего я в жизни не делал. Это большое счастье, что я встретил твою маму и что у нас выросла такая замечательная дочь.

– Хватит уже. – Она дотронулась до его небритой щеки. – Едем домой. Отдохнешь, поешь как человек. Я сделаю пирог с грибами. А если хочешь – пельмени. Эта страна мне изрядно надоела. Пусть живут как хотят. Бог им судья.

Как всегда. Добрая девочка, но деловая и энергичная. Чего стоило получить работу у Клоссов! Последние часы она прожила на сплошном адреналине, но уже сейчас Арон угадал в ее тоне готовность все забыть и всех простить.

Он тоже попытался расслабиться, но безуспешно. Небольшой пирс опустел. Посадка закончилась. Он посмотрел на парковку – его старый синий «форд» стоял в гордом одиночестве. Они оставили его открытым, с ключами в замке. Кто угодно может сесть и уехать – пожалуйста. Никаких возражений.

Арон медленно поднялся.

– Я проголодался, – соврал он. – Мы уже целую вечность ничего не ели. Тебе купить что-нибудь?

– Нет, спасибо. Я бы еще поспала.

Он потрепал ее по щеке, задержав руку на несколько секунд дольше, чем требовалось для стандартного поощрения. Взял сумку, постаравшись, чтобы она не заметила, и вышел из салона.

Матрос уже готовился убрать трап. Он поднял руку – подожди, мол, я раздумал – и сошел на пирс. Тот молча кивнул. Мало ли что, наверное, старикан забыл выключить плиту или что-то в этом роде.

До отплытия оставалась одна минута. Арон спустился по трапу на берег и отошел в сторону, чтобы Полина не увидела его из окна.

На пирсе стоял рабочий гавани с чалкой в руке.

– Раздумали? – спросил он с удивлением.

Он молча кивнул. Здесь, на пирсе, ему уже не надо было притворяться, что все в порядке. Сильно болел живот, и с каждым часом все сильнее.

Матрос на борту принял чалку, и паром начал медленно отходить от пирса. Полоска воды между ним и пирсом становилась все шире. Уже не перепрыгнуть… а теперь и подавно.

Он увидел в окне парома темные волосы Полины. Она не смотрела в окно. Слава богу. Надо надеяться, переживет. Остаться сиротой страшно, но ему все равно не жить.

Он был совершенно уверен, что уже никогда не увидит дочь. Но у нее в сумке более чем достаточно, почти миллион крон – это те деньги, что он взял на «Офелии». Грязные деньги. Впрочем, деньги не бывают грязными – все зависит от того, в чьих они руках. Арон изо всех сил убеждал себя, что ей удастся наладить свою жизнь. К тому же она вот-вот выйдет замуж, так что одиночество ей не грозит. Он много лет прожил в одиночестве и знал, что это такое.