Эдриан Мэтьюс - Дом аптекаря

Больше всего Рут нравилось быть высоко над землей.

В этой мансарде с квадратным, как рама для картины, окошком, так не похожим на круглые, вечно затянутые паутиной иллюминаторы, она упивалась ощущением отстраненности от мира. И в то же время в комнате ощущалась странная, непонятная вибрация.

Рут вздохнула, представив, сколько времени уйдет на то, чтобы обшарить все эти помещения в поисках писем, взяла на руки котенка и спустилась вниз.

Лидия все еще посапывала в постели.

Рут прошла на свою половину и поднялась в спальню. Чистые, свежие простыни. Обогреватель, разогнавший недавнюю сырость.

Да, она будет спать здесь.

А вот Принчипесса предпочла остаться в гостиной. Рут оставила включенной настольную лампу, и кошка свернулась прямо на столе, в теплом круге света. Мягко тикали заведенные хозяйкой старинные настенные часы. Рядом с уснувшей кошечкой лежал перевязанный розовой нитью бумажный шарик.

Может быть, из-за света бумага казалась старой, с желтоватым оттенком. Тот, кто присмотрелся бы внимательнее, заметил бы на ней выцветшие письмена. Но Принчипессе не было дела до таких мелочей. Кончик ее черного хвостика время от времени подергивался во сне.

Мысли ее, несомненно, витали в куда более высоких сферах.

Рут опоздала, а потому, проскользнув в зал, сразу же подсела к Майлсу под укоризненным взглядом хранителя времени Каброля.

Пленарная сессия проходила в зале заседаний музея Стеделейк, увешанного большими полотнами абстракционистов. Окна выходили на Музеумплейн и превращенную во временный каток площадку, заполненную любителями покататься на коньках.

Картина ван дер Хейдена стояла на огромном деревянном мольберте в дальнем углу помещения.

Рут скользнула взглядом по лицам членов бюро комитета. Кроме ее коллег, здесь присутствовали представители Инспекции по культурному наследию, Института истории искусства, Института военной документации, Еврейского исторического музея, министерства образования, культуры и науки, а также Нидерландского отделения искусств в Гааге. Всего тринадцать человек, считая ведущего протокол секретаря.

Пара лиц были ей не знакомы.

Каброль явился в красном шелковом шарфе, приберегаемом для официальных мероприятий.

Майлс сунул в руки Рут листок с повесткой дня. Похоже, один пункт она уже пропустила — дебаты по бывшим коллекциям Маннхеймера, Ланца, Кенигса и Гутманна. Следующим значился «НК 352», фамильная реликвия Лидии.

— Таким образом, сомнений относительно происхождения ни у кого нет, — перелистывая страницы, говорил Каброль. — А вот в отношении права собственности полной ясности не существует. Нами четко установлено происхождение картины. Мы хорошо осведомлены о ее перемещениях в военное время. С вашего позволения, я коротко напомню ее историю в этот период. — Члены бюро согласно закивали. — Во время оккупации потомки художника, будучи наполовину евреями, передали картину в доверительное хранение. Хранитель — его имя Эммерик Скиль — продал ее нацистам. Скиль утверждает, что сделать это его принудили. Потом она попала в Альт-Аусзее. После окончания боевых действий картину передали в Мюнхенский коллекционный пункт. На обратной стороне артефакта имеются подтверждающие это отметки.

— У нас есть также регистрационные документы, — добавил с места Тиммерманс, — и выписки из транспортной фирмы «Де Грюйтер», которая работала непосредственно на Мюльманна.

— Спасибо, Питер. В Голландию картина вернулась в 1946-м, и вот тогда уже начались проблемы. После войны Скиль предложил семье ван дер Хейденов признать факт принудительной продажи. Он утверждает, что Сандер ван дер Хейден принял от него тысячу флоринов наличными в качестве компенсации. Впоследствии Сандер умер. Единственная живая представительница семьи ван дер Хейденов, сестра Сандера, заявляет, что они отказались от предложенной Скилем сделки на том основании, что он присвоил бОльшую часть суммы, полученной от Хофера или Мидля. Другими словами, речь идет о несправедливом обогащении. Обе стороны считали картину пропавшей до того дня, когда она была выставлена для обозрения в прошлом году. Тогда же Лидия ван дер Хейден, как прямой потомок художника, и хранитель картины в военное время, Эммерик Скиль, опознали работу и подали взаимоисключающие претензии. — Каброль оторвался от бумаг. — Voila, voila [18] Вот-вот ( фр. ). .

Слово взял худощавый мужчина с козлиной бородкой, представлявший Институт истории искусства.