Эдуард Хруцкий - Четвертый эшелон

— Да и ты, Виктор Кузьмич, не раздался на наших-то харчах. Или теперь на «вы», товарищ комиссар третьего ранга?

— Нет, Иван Александрович, для тебя все, как прежде. — Королев обнял его за плечи, повел к столу. — Садись. Кури.

Данилов удобно устроился в кресле, взял папиросу из пачки, лежащей на столе.

— Рад, очень рад, — продолжал Королев, — что опять пришлось работать вместе. Это моя идея была подключить тебя к белорусским делам. И подсказал мне ее Алтунин.

— То есть как?

— А очень просто. Беседовал я с ним, с доверием относится к тебе бывший капитан. Вот поэтому мы и решили поручить тебе одно очень важное дело. Я предварительно говорил с ним. Вроде бы мужик осознал многое и искренне раскаивается. Больше того, я думаю, он нам здорово сможет помочь. Но я пока ни о чем конкретном не намекал ему. Думаю, что ты сам побеседуешь с ним.

Королев постучал мундштуком папиросы по столу и вопросительно посмотрел на Данилова.

— Ты имеешь в виду явку в Барановичах?

— Гений, светлая голова, — вмешался в разговор Серебровский, — мы хотели бы внедрить Алтунина в банду.

— Не боитесь? — Иван Александрович посмотрел поочередно на своих собеседников. Они молчали, но в глазах каждого он прочитал, что да, конечно, боятся, но иного выхода нет.

— У меня есть парень, надо его внедрить вместе с ним, — твердо сказал Данилов.

— Кто? — Королев взял ручку.

— Лейтенант Никитин.

— Почему именно он?

— Смелый парень, фиксы золотые. Он вполне сойдет за уголовника, ну а потом дело знает.

— Вот это главное, — обрадовался Королев. — Он семейный?

— Пока нет.

— Прекрасно.

— Что именно? — удивился Данилов.

— Одинокого легче на такое дело посылать, — пояснил ему Серебровский, — если что, терзаться меньше будешь.

— Это не ответ. Какая разница, если мы посылаем человека на смерть. Значит, вина ложится прежде всего на нас, — сказал Данилов грустно. И подумал о тяжелом бремени власти. О тяжести потерь и ответственности, которая ложится прежде всего на плечи командиров.

— Ну так как, Иван Александрович? — спросил его Королев. — Как тебе наш план?

— План-то хорош. Но основные детали нужно доработать на месте, в Барановичах, а с Алтуниным я поговорю. Он где сидит?

— В «Таганке». В отдельной камере. Вызвать его? — оживился Серебровский.

— Не надо, я с ним прямо там поговорю.

Таганскую тюрьму со всех сторон окружали высокие дома, и Данилов подумал, что это не дело. Из окон виден прогулочный двор, совсем неподходящий пейзаж для тех, кто живет в этих домах. Но ничего, скоро наверняка эти тюрьмы разрушат. Незачем в черте города иметь такие страшилища.

Дежурный по КПП внимательно сверил его документы с бланком пропуска и нажал кнопку. Металлическая решетчатая дверь отъехала в сторону, пропуская его, и немедленно захлопнулась. У окошка дежурного он сдал оружие и получил ключ от следственной камеры.

Идя по темному коридору с потеками сырости на стене, Данилов поражался специфическому тюремному запаху: им были пропитаны стены, двери, пол, окна. Он был неистребим и едок. Данилов не любил бывать в тюрьмах. Каждое посещение их вызывало в нем ничем не оправданную, правда, брезгливую жалость к людям, сидящим в душных камерах. Вчера он посылал в тюрьму Белова, чтобы он навел справки об Алтунине. В его карточке было записано: чистоплотен, вежлив, много читает. Данилов распорядился просмотреть его библиотечный формуляр. Куприн, Лесков, лирика Симонова. Кроме того, в карточку было занесено нарушение режима. По вине надзирателя Алтунин попал в баню с двумя урками, те немедленно захотели его раздеть, и их еле откачали в санчасти. В общем, он оставался верен себе, проводя единую линию поведения.

Алтунин вошел в следственную камеру и улыбнулся:

— Иван Александрович! А я уж и не думал встретиться.

— Гора с горой...

— Да, воистину неисповедимы пути господни, но все они ведут в тюрьму...

— Ну зачем же так мрачно, — Данилов расстегнул планшет, достал бумаги, — мне кажется, что сегодня я смогу вас обрадовать.

— Чем же? — Алтунин печально посмотрел на него.

— Вот какое дело, Вадим Гаврилович, в своих показаниях вы пишете, что убили лейтенанта Мирошникова Вячеслава Михайловича. Так его звали?

— То, что Слава, помню, а отчество забыл.

— Далее вы показываете, что застрелили его в районе Стрийского парка. Так?

— Так.

— Ошибаетесь.

— Я был пьян и писал со слов «дружков», — с горечью ответил Алтунин.