Анна Данилова - Убийство в соль минор

Это был один из счастливейших дней в моей жизни! Валя обрела свою семью, в моей же жизни появились Вайсы! Я знал, чувствовал, что отныне они станут частью нашей жизни и что придет день, когда Михаил Вайс сможет взять на руки своего правнука или правнучку, и это событие сблизит нас еще больше!

Обед растянулся на несколько часов. Когда Валя подала десерт, мы с Михаилом Семеновичем, оставив наших женщин, которым было о чем поговорить, отправились в кабинет — мне не терпелось показать ему свой рояль, поговорить с ним о моей новой программе, задать ему вопросы, касающиеся некоторых произведений, которые ему были наверняка знакомы.

Однако, когда мы остались одни, он, вместо того чтобы говорить о музыке, спросил меня о том, как продвигается следствие.

— За что их убили, Риту и Горкина? Я не понимаю! — Он говорил эмоционально, чувствовалось, что эта ночь после нашего с ним разговора не прошла бесследно. Он думал о своей дочери, о том, как трагично закончилась ее жизнь. Я же подумал тогда, что, вероятно, он единственный и жалеет ее, в то время как мы все, даже Валя, относимся к ее смерти как к справедливому наказанию. Быть может, он считает себя виновным в том, что с ней произошло. Возможно, если бы он больше времени уделял ее воспитанию, то она выросла бы хорошей, кроткой девочкой, точно чувствующей границы дозволенного. Хотя, с другой стороны, его родной сын, Петр, воспитанный, казалось бы, в приличной семье, тоже не очень-то чувствовал эти грани. Доказательством тому стал наш ночной разговор, когда Вайс предположил, что мы с Еремой явились к нему, чтобы сообщить, где в настоящий момент пьянствует его сын. Стало быть, не все так гладко и в их семействе.

— Идет следствие, но никто точно не может сказать, за что и кто убил их, — ответил я. — Однако есть предположения, что это двойное убийство связано с прошлым Риты.

В сущности, ничего нового мы друг от друга не узнали, поскольку обменивались соображениями ночью.

— Скажите, Михаил Семенович, вам что-нибудь известно о станции Анисовая?

— Да нет, ничего. Ну, есть такая станция, и что?

— А фамилия Хлуднев или Хлуднева вам ни о чем не говорит?

— Надо подумать. Но пока что на ум ничего не приходит.

— Горкин… его мать рассказала, что тогда, давно, когда Федор вернулся из Москвы, он предупредил ее, что если его будет спрашивать кто-нибудь со станции Анисовая или человек по фамилии Хлуднев, то пусть она скажет, что его нет, что он умер.

— Вот как? И что? Кто-нибудь выезжал на эту станцию?

— Точно не знаю, но думаю, что нет.

— А вот я бы на месте следователя сразу бы отправился туда. К тому же это наверняка станция, находящаяся по пути следования московского поезда.

— Да, я тоже так считаю. Горкин был напуган, и сильно, и этот его страх связан с событиями, которые произошли после того, как он покинул дом и отправился с Ритой в Москву. И уж если он сказал, чтобы мать оградила его от человека по фамилии Хлуднев, значит, его и следует искать! Но мы с вами не следователи, а потому не имеем права ничего предпринимать. К тому же вполне возможно, что кто-то из оперативников или, я не знаю там, следователь, уже на Анисовой!

Пока мы с ним разговаривали, где-то в доме произошло движение, послышались голоса, и я, извинившись, вышел из кабинета. Вайс последовал за мной.

Направляясь в гостиную, откуда и доносились звуки, я заметил в холле два большущих чемодана, какие-то коробки, узлы. Признаться, я даже и не удивился, когда, войдя в гостиную, увидел стоящую посреди комнаты Машу. У нее был вид человека, который оказался среди инопланетян. Она озиралась по сторонам и словно не верила в то, что видит вокруг себя. Со стороны кухни появился Ерема с блюдом, на котором горкой были разложены блестящие и очень аппетитные, в зеленовато-желтых зонтиках укропа, красные помидоры. Я никогда не видел его таким счастливым, веселым, отчаянно дерзким!

— Вот, угощайтесь, это Маша сделала. Соленые помидоры, бочковые, очень вкусные! — сказал он. — Маша, не бойся, эти люди тебя не съедят. Это — музыканты, пианисты. Они питаются нотами и роялями!

И он захохотал своим гортанным, трубным смехом.

— Боже, что-то я совсем растерялась! — попыталась взять себя в руки оторопевшая от внезапного появления в этой рафинированной компании румяной крестьянки Валя. — Познакомьтесь, пожалуйста, это Мария — невеста…

— …моего брата, — поспешил вставить я, поскольку отлично помнил, что ночью в разговоре с Вайсом именно так представил Ерему.