Фридрих Незнанский - Дурная слава

— Я тоже, — подал голос Бобровников. — Вещества, которые применяются сейчас для подобных целей, очень быстро распадаются в организме человека, и обнаружить их не представляется возможным. Существуют также прописи лекарств, каждое из которых вполне безобидно, продается в любой аптеке и по отдельности применяется для лечения многих заболеваний. Но собранные в определенных соотношениях в одну композицию — проще говоря, в один шприц, — они вызывают смерть. И никакое вскрытие, никакая эксгумация ничего не покажет.

— Спасибо за оптимистичное высказывание!

— На здоровье. Но ведь есть еще один вид воздействия…

— Да! Из показаний медсестры Игнатьевой следует, что академика Бобровникова облучали какими-то неизвестными лучами. Или известными, но у нас не урок физики, мы не станем сейчас выяснять их природу. Есть основания полагать, что под их воздействием человек полностью теряет контроль над собой, становился абсолютно пассивной игрушкой в чужих руках. Возможно, этим обстоятельством и объясняется тот факт, что перед смертью все пациенты добровольно писали завещания. Не под пытками же они это делали!

—. Заметьте, все умершие скончались в палате под номером тридцать три! — воскликнул Грязнов, внимательно просмотревший все протоколы допросов.

— Вот! И Игнатьева показала, что академик лежал в этой палате. И что она, по указанию врача Никитенко, включала некую кнопку, которая, видимо, инициировала воздействие. Что из этого следует? Мы можем обрушиться на клинику с отрядом СОБРа, влезть во все окна и щели, но, во-первых, этот прибор, как я понимаю, легко вынести или сломать и ликвидировать частями, так, Игорь Андреевич?

— Об этом вам лучше расскажет подполковник Туманов, но в принципе вы, Александр Борисович, правы.

— А второе. У нас нет прямых доказательств, что больные подвергались воздействию лучей.

— Так надо эти доказательства добыть, — вставил Бобровников.

— Ваш план весьма рискованный.

— Но, боюсь, единственно возможный.

— Какой план? — спросил Гоголев.

— Мы его вчера обсуждали в кабинете Константина Дмитриевича Меркулова, — повернулся к нему Игорь. — Я предлагаю себя на роль живца. Я ложусь в эту палату подлечить… ну мозоль на пятке, условно говоря. Меня там знают, мое имя связано со смертью моих родных, я встал на их пути, они заинтересованы в том, чтобы меня убрать.

— Они узнают, что вы из спецслужб, и ни за что не рискнут. У них ведь тоже служба безопасности работает, — тут же возразил Гоголев.

— Хорошо. Второй вариант: Виктор Алексеевич Туманов — человек абсолютно в этом отношении чистый. Кроме того, он знаком со Стрельцовым, они сослуживцы. И будет выглядеть вполне естественным намерение Туманова подлечиться у старого знакомого.

— Не знаю… Это вообще опасно — хоть для вас, хоть для Туманова, — покачал головой Турецкий.

— Если Виктор согласен, надо его использовать, — прогудел Гоголев, который чувствовал вину перед приятелем за то, что не отнесся всерьез к его словам. — Он парень фактический, его голыми руками не возьмешь. И потом, он эту хренотень уже проходил. Видел, как ее испытывали. Плавал, знает.

— Так познакомьте нас наконец с этим камикадзе, — взревел Грязнов. — А то только и слышу: Туманов, Туманов. То в кабинете у Меркулова, то здесь, понимаешь. Где он? Предъявите!

— Он недалеко, в двух шагах отсюда, в кафе сидит. Звонить? — улыбнулся Бобровников.

Вернувшаяся через час группа оперов увидела среди начальства незнакомого усатого мужчину приятной наружности, запросто, по-свойски, беседующего с, так сказать, генералитетом.

Александр Борисович объявил группе дальнейший план действий:

— Первое: проведение эксгумации тела гражданина Ратнера и заключение судмедэксперта. Собственно, от результатов вскрытия будет зависеть дальнейший ход событий. Как быстро мы сможем с этим управиться, Виктор Петрович?

— Так, сейчас восемнадцать тридцать. Двадцать второе, вторник. Учитывая, что завтра выходной и праздничный день, результат будет двадцать четвертого, часам к пятнадцати.

— Как — выходной? — не понял Турецкий.

— Так завтра у людей День защитника Отечества, — голосом кота Матроскина прогундосил Грязнов.

— Действительно… Вот черт, как некстати! У нас в камерах люди. Гражданка Ратнер одна чего стоит… Двадцать четвертого результат должен быть обязательно! Хотя можем со ссылкой на праздник и отодвинуть выход на свободу.

— Будет, Сан Борисыч, не сомневайся! — пообещал Гоголев.