Дональд Гамильтон - Сеятели смерти. Задание — Токио

— Вот ваше виски, мистер Хелм.

— Благодарю!

Она взяла мой коричневый конверт.

— Это ваши бумаги? Не возражаете, если я взгляну?

— Сделайте одолжение.

Она отправилась к большому креслу в углу, села и поставила свой стакан на край стола. Я заметил — ибо у нас вырабатывается привычка при определенных обстоятельствах замечать такие мелочи, — что к виски она не притронулась. Я взял свой стакан, краешком глаза наблюдая за ней. Она в этот момент зажигала торшер и, казалось, не замечала меня. Потом раскрыла конверт, не выказывая ни малейшего интереса к тому, отпил я из стакана или же умирал от жажды.

Разумеется, спиртное не обязательно должно было быть отравлено— на этот раз. Возможно, ей хотелось познакомиться со мной поближе, чтобы завоевать доверие— это сближение могло произойти, скажем, на ближайшей кровати, — прежде чем захлопнуть мышеловку. Но даже если в виски был подсыпан наркотик, мне ничего другого не оставалось, как только послушно выпить его залпом, в надежде, что проснусь в нужном адесре — желательно в Шотландии — и что между мной и девушкой, которой я должен был ассистировать, и человеком, которого нам обоим вменялось ликвидировать, было бы как можно больше заборов, решеток и запертых дверей.

Я решил про себя: хватит тянуть время, но отвратительное ощущение неопределенности продолжало мучить против моей воли. Так всегда бывает перед тем, как собираешься необратимо ввергнуть себя в пучину рискованных действий. Всегда свербит вопрос: «А верно ли я оценил ситуацию»? Я все думал о том, что Бьюкенен, как и другие до него, считавшие себя — справедливо или нет, это другой вопрос— не менее хитроумным, чем я, оценили ситуацию неверно. Иначе и быть не могло. Ведь они мертвы. Я попытался ободрить себя мыслью, что каждый из них после поимки прожил еще достаточное время, чтобы успеть подхватить суперзаразную болезнь, но почему-то от этой мысли будущее не представилось более радужным.

Я нянчил стакан в ладонях, грел его, точно в нем было налито редкое бренди длительной выдержки, и притворялся, будто разглядываю бумаги на столе. Потом я поднес стакан к губам. Девушка была поглощена чтением какой-то фотокопии. Я приготовился отпить виски. Меня спасло отсутствие льда и то, что я слишком долго тянул время. Как только жидкость коснулась моих губ, я почувствовал неуловимый запах, струящийся с поверхности нагретого алкоголя. Если бы содержимое стакана оставалось холодным, я бы не учуял этот цветочный аромат, который никогда не исходит от хорошего шотландского виски, как, впрочем, и от дрянного.

Неуместный в этом стакане аромат отдавал фиалками. И тут я понял, с чем имею дело. Мы впервые обнаружили это зелье пару лет назад в вещах задержанного нами агента с той стороны: нечто очень замысловатое, изготовленное их смышлеными химиками— бесцветная, безвкусная жидкость без запаха, полностью растворяющаяся в воде или алкоголе. Вещество было достаточно летучим, так что если бы медицинские эксперты, задействованные в том деле, не соблюли необходимые предосторожности и не работали с похвальной поспешностью, они бы ничего не обнаружили ни в остатках жидкости на дне стакана, ни в организме бедняги, выпившего эту жидкость. Действующее практически мгновенно, вещество называлось «петрозин-К.».

Потенциально «петрозин-К.» мог стать незаменимым оружием в их арсенале средств для проделывания всяких грязных штучек, и он, по-видимому, прошел все необходимые лабораторные тесты. Однако при использовании в полевых условиях, как и многие другие новейшие химсредства, «петрозин» обнаружил существенный изъян: он обладал недостаточной стойкостью. Хотя, как можно предположить, ученые провели всевозможные испытания на его чувствительность к воздействию света, изменению температуры и взбалтыванию, когда их агенты при выполнении заданий стали перевозить его, он легко распадался и вступал в реакцию с собственными продуктами распада весьма странным образом. Своих свойств он не утрачивал, однако возникали следы ароматических соединений — по терминологии химиков, сложные эфиры, — придававшие ему легко опознаваемый запах, который какой-нибудь шибко романтический чудак мог бы уподобить аромату фиалок.

По-видимому, им так и не удалось справиться с этой проблемой. Спустя шесть или восемь месяцев мы стали встречаться с другими столь же малоприятными снадобьями и больше не слышали о «петрозине-К.». Однако их бывший агент— или некто, прикидывающийся их бывшим агентом, который приблизительно в то же время впал в немилость, — вполне мог иметь с собой образец старого яда в количестве, достаточном, скажем, для того, чтобы зеленоглазая девушка, по его наущению, влила отраву в мой стакан или в бутылку виски.