― В отделение Крылова переведу.
Команда Крылова занималась карманниками. Работа хлопотная, на ногах, почти всегда безрезультатная и оттого крепко неблагодарная.
― Произвол ― главный аргумент начальства, ― попытался продолжить сопротивление Роман, но Смирнов внимания на это не обратил и спросил по делу:
― Кто у них за Ивана проходил? Жорка Столб?
― Вроде бы он.
― Почему "вроде"?
― Вон Сережа во мне сомнения разбудил. Сережа, скажи.
Тихий Ларионов был известен своей неукротимой въедливостью. За это и ценили. Он поставил стакан на сейф, поднялся:
― В деле странный диссонанс...
― Ты не в консерватории, Сережа, ― вкрадчиво заметил Казарян. ― Ты попроще нам изложи, по-нашему, по-милицейски.
― Саня, почему он меня перебивает? ― невозмутимо пожаловался Ларионов.
Смирнов взглядом осадил Казаряна и кратко предложил:
― Продолжай, Серега.
― В деле странный диссонанс, ― упрямо настоял на своем Ларионов и разъяснил: ― Замысел ― одно, исполнение ― другое, а завершение совсем уж третье.
― Объясни конкретнее, ― попросил Смирнов.
― Задумана вся эта операция весьма остроумно, я бы даже сказал изящно. Исполнена же несколько грубовато ― ну зачем было вохровца темнить, доски, по которым контейнеры катили, оставлены, следы от машины не уничтожены. Ну а уж Колхозник со шкурками на рынке ― совсем никуда.
― Выводы? ― Смирнов входил в азарт.
― Два последних этапа ― это безусловно Жорка Столб. Задумал же всю операцию явно не он. И никто из тех, кто по этому делу проходил. Интеллектуальный уровень преступной группы оставляет желать много лучшего.
― А что, Ромка, в Сережиных теориях что-то есть! ― Смирнов тоже встал, малость побегал по комнате, подошел к окну, глянул на "Эрмитаж". Там уже горели огни, хотя было еще светло. ― Все руки не доходят, с делом как следует познакомиться. Я же тебя просил, Роман, дать мне его!
― Я тебе дал, и ты спрятал в свой сейф, ― бесстрастно напомнил Роман.
― А, черт, совсем забыл! ― Смирнов кинулся к сейфу, зазвенел ключами, но в это время раздался другой звон ― телефонный.
― Майор Смирнов у телефона, ― раздраженно представился он трубке, но через паузу раздраженную интонацию сменил на деловую. ― Через три минуты буду.
― Сам? ― поинтересовался Роман. Смирнов кивнул.
― Дождитесь меня. Я постараюсь быстрее отвертеться.
Иван Васильевич стоял у окна и тоже смотрел на огни "Эрмитажа". На воле уже сильно посерело, и огни стали ярче.
― Проходи, садись, гостем будешь.
― Зачем вызывали, Иван Васильевич?
― Господи, сколько же крови могут пролить убогие и осатаневшие недоумки! ― выдохнул Сам, А Смирнов встрял:
― Что надо сделать, чтоб они ее не пролили?
― Перебиваешь начальство, Смирнов, грубишь.
― В облаву, Иван Васильевич?
― Ох и сообразительный ты, Смирнов! В облаву, в облаву! В Соломенной сторожке.
― Когда?
― Через два часа. Ты там со своими ребятами помоги.
― Слушаюсь, ― Смирнов встал.
― И не обижайся. Нет у меня людей, нет.
...Александр заглянул в свой кабинет. Казарян и Ларионов увлеченно играли в тюремное очко.
― Облава, бойцы! ― оповестил их Смирнов. ― По коням!
Потеплело, потеплело наконец. Черная земля Страстного бульвара пронзительно пахла землей. Большие деревья были по-прежнему безлистны, но уже не мертвы. Их серые ветви серели по-весеннему. Они ждали настоящей жизни. И воздух стал другим. В нем любой звук несся далеко-далеко. Слышно было, как дребезжал трамвай на Трубной. Светились родным абажурным светом окна. Те, что в левой стороне Пушкинской площади. Призывно мерцал интимным пламенем ресторанный зал ВТО. Еще непривычно стоял Пушкин ― лицом к Тверскому бульвару. На той стороне сияла огнями дежурная аптека и энергично функционировал пивной бар (с сорок девятого года ― зал) номер три.
Опять главный российский тракт. Двенадцатый троллейбус по позднему времени пер, победно подвывая со страшной силой. Мелькали остановки Маяковская, Васильевская, Белорусский вокзал. Открылось широкое, в два полотна, Ленинградское шоссе. Улица Правды, гостиница "Советская". Пролетел мимо милый, словно на картинке из детской книжки, домик в псевдоготическом стиле, начался забор Петровского парка.
От стадиона "Динамо" троллейбус пошел мягче и ровней. Этот отрезок шоссе строили пленные немцы. Военно-воздушная академия в Петровском дворце, метро "Аэропорт"...
Иногда по ночам, когда мать бывала в рейсе, приходила соседка Валя, влюбленная в него до ненависти. Она приходила таясь, потому что он хотел, чтобы было так. Он не любил ее и она знала, что он не любит ее, но все равно приходила. Она-то любила. Он был одинокий мужик и поэтому не прогонял ее, что было бы честнее. А изредка он хотел, чтобы она пришла. Хотел он этого и сегодня. И она, будто зная, пришла.
Читать дальше