Анатолий Степанов - В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего года

― Балда! ― любовно резюмировал майор Смирнов, и они, одевшись, направились к выходу.

"Газик" ждал их, а в "газике" ждали эксперт НТО Лидия Сергеевна Болошева (бабу-то зачем на такое дело?) и врач Андрей Дмитриевич Шабров. Смирнов и Казарян влезли под брезентовую крышу и уселись на продольное металлическое сиденье. Лидия Сергеевна приветливо им улыбнулась.

― Вас-то Лидия Сергеевна, на труп зачем? ― подосадовал Александр.

― Все в разгоне, Александр Иванович, ― пояснила Лидия Сергеевна. Машина тронулась. Ехали, молчали.

― Что мрачный, Саня? ― не выдержал Андрей Дмитриевич.

― Устал.

― Устали все.

― Действительно все устали. С неделю, как нахлынули в Москву амнистированные. Неразумное чье-то решение освободило, по сути, всю уголовщину, от сявок до мастеров. И пошло ― с востока. Сначала рыдала железная дорога. Теперь у московской милиции ― невидимые миру слезы. Мастера, матерые законники пока еще выжидали, но шпана ― бакланы, портачи, барахольщики ― после лагеря, понимая себя настоящими унканами, шуровали вовсю, шуровали нагло, неумело, в открытую. Не уменьем ― числом терроризировали город.

Доехали до конца Большого Коптевского и пошли пешком через пути. На месте их ждала группа РОМ.

Смирнов присел на корточки, разглядывая стеклянные глаза и дырку во лбу. Остальные стояли вокруг.

― Андрей Дмитриевич, его что, переворачивали? ― не поднимаясь, спросил Александр.

― Врач кивнул согласно, ответил:

― Угу. Уже окостеневшего.

― До вашего мы ничего не трогали, ― упреждая смирновский вопрос, проинформировал один из районных оперативников.

― Интересное кино. Шел, значит, советский человек, обнаружил, как говорится у Чехова, мертвый труп неживого человека, перевернул его ногой, увидел, что неродной, и пошел себе дальше по своим обыкновенным делам. Александр помолчал, потом добавил уверенно: ― По-моему, Лешка Жбан. В пятьдесят втором по меховому складу проходил. Пуля пистолетная. Лидия Сергеевна, откуда стреляли?

― Положите его в первоначальную позу, и я скажу, ― откликнулась изящная дама. Труп перевернули, уложили по еле заметному первоначальному оттиску.

― Ну? ― поторопил Смирнов.

― Вот от той сосны, ― указала на толстый терракотовый ствол метрах в пяти от них Болошева.

― Рома, гильзу. Снег плотный, она где-то сверху.

Казарян двинулся к сосне, разглядывая сине-серый зернистый снег.

― А теперь ― следочки, отпечаточки, спичечки, окурочки. Лидия Сергеевна, ваше дело. И пощелкайте. ― Смирнов выпрямился, отошел к районным, закурил и спросил из вежливости: ― Как дела, бойцы невидимого фронта?

― Зашиваемся, ― за всех ответил следователь.

― Нашел, ― лениво сообщил Роман и подошел к Болошевой. Лидия Сергеевна взяла с его раскрытой ладони гильзу, осмотрела ее мельком, подкинула вверх, поймала и сообщила всем:

― "Вальтер".

Она открыла вой чемодан, в маленький конвертик упрятала гильзу, уложила конвертик в положенное отделение, из другого отделения вынула "лейку" и приступила к фотографированию.

― Когда его, Митрич? ― обратился к врачу Смирнов.

― Вчера вечером, скорее всего. После вскрытия скажу точно.

― Лидия Сергеевна, мы вам не нужны?

― Нет, нет, Сашенька, идите в машину, грейтесь. А мне, если что, ребятки помогут. ― Лидия Сергеевна оторвалась от видоискателя, ласково посмотрела на районных. Те с готовностью покивали. Тотчас она воспользовалась. ― Тогда положите его в исходную.

― Мартышкин труд, ни хрена она не найдет после такого половодья. Следы оплыли, окурки раскисли. ― Смирнов достал пачку "Беломора", закурил. ― Рома, как приедем, дело то складское подними. Там, по-моему, компания была многолюдная.

― Банда, ― поправил его Казарян.

― Да какая там банда! Шайка-лейка, хевра, одним словом. Банда у Скорина в январе была, Митинская. Вот это банда.

Курили, Казарян виртуозно посвистывал "Гоп со смыком".

Подошла Болошева, ей помогли взобраться. Тоже закурила. Потом повторила то, что сказал Смирнов.

― Мартышкин труд. Следы оплыли, окурок нужный раскис до безобразия. Хотя один следок любопытный я зарегистрировала.

― Поехали домой? ― предложил Андрей Дмитриевич.

― Домой! ― злобно пробурчал Александр. ― Дом-то мой ― вот он, рукой подать. А нам в присутствие ехать надо, Витеньку Ящика колоть, пока он теплый.

Большой Коптевский, Красноармейская, у стадиона "Динамо" вывернули на Ленинградское шоссе, у Пушкинской свернули на бульвары. Вот и Петровка, дом родной, и огни во всех окнах родного дома. Незаметно, по-весеннему быстро стемнело.