Анатолий Степанов - В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего года

― Бардак у тебя, Виля.

― Один живу.

― Бабу заводи.

― Завел. Но только я к ней езжу. Так удобнее. Да и сеструха скоро вернется.

― Где у тебя веник?

― Был где-то. Да только она и без стерильной чистоты вполне употребится.

― Хватит языком трепать! Леша, селедку почисть, банки открой, картошки навари! Володя, на стол накрывай, а ты, Виля, им покажи, где что лежит.

Смирнов снял кителек и принялся за уборку. Старательно мел пол, тряпкой собирал пыль, расставляя по полкам разбросанные книги. На одной из полок стоял фотопортрет, угол которого был перехвачен черной лентой.

― Кто это? ― спросил Смирнов.

― Отец, ― ответил Виллен.

― Там умер? Давно?

― Не знаю.

― Не знаешь когда или не знаешь, умер ли? ― со следовательской дотошностью поинтересовался Смирнов.

― Оттуда живыми не возвращаются.

― Может, рано еще отца-то отпевать?

― Его, Саня, в тридцать седьмом взяли.

― Ты запрос в органы делал?

― Мать до своей смерти каждый год делала. Ни ответа, ни привета.

― А ты сейчас сделай.

― Какая разница ― сейчас или тогда?

― Все же попробуй.

― Попробую, ― сказал Виллен и стал резать хлеб.

Уселись, когда сварилась картошка в мундире. Рюмок не было, ― стакан граненый, стакан гладкий, чашка, кружка. Но разномастность посуды не явилась препятствием для майора Смирнова, с военных лет он с точностью до грамма разливал на щелк. Налил всем, оглядел всех, невысоко поднял кружку:

― Помянем Ивана Павловича.

По иудейской неосведомленности Лешка полез чокаться. Смирнов тут же его осадил:

― Не чокаться, "Дитя Джойнт".

Выпили, выдержали паузу. После паузы Лешка позволил себе обидеться:

― Без антисемитских штучек не можешь? А еще милиционер!

― Я не милиционер, а майор милиции. И не говори глупостей.

Ни к селу, ни к городу Виллен наизусть прочел стишок:

В кафе сидел один семит

И жрал, что подороже.

Как вдруг вошел антисемит

И дал ему по роже.

― Во-во! ― обрадовался Лешка. ― Все вы такие!

― Леша, прекрати, ― потребовал комсомольский работник Владлен.

― А что они?

― А они ― ничего, ― успокоил Лешу Виллен. ― Сдавай по второй, Саня.

Саня сдал. Виллен подумал, покачал водку в стакане и предложил:

― За Альку, за Алевтину Евгеньевну, за Ларису, чтобы без Ивана Павловича жилось им так, как положено семье такого человека.

― Теперь чокайся, "ошибка Коминформа", ― разрешил Лешке ехидный Смирнов. Чокнулись, выпили и Лешка сказал, отдышавшись:

― Называешься ты не майор милиции, а несусветная балда.

Александр довольно заржал. В дверь буйно забарабанили. Виллен крикнул так, чтобы было слышно во дворе:

― Не заперто!

Вломился Костя Крюков, брякнул свою бутылку на стол и проорал радостно:

― Вот вы где! А я уж и к Лехе забегал, и у Саньки проверил ― нету вас!

― Ты почему на кладбище не был? ― неодобрительно спросил Александр.

― Ты же знаешь, меня Алевтина Евгеньевна не любила. Все боялась, что я Альку ходить по ширме завлеку. Вот и решил ― чего ей глаза в такой день мозолить.

Виллен разыскал еще одну чашку, Саня налил до краев, а Костя выпил.

― За упокой души хорошего человека, ― сказал Костя, не закусывая.

― А что он тебе хорошего сделал? ― непонятно спросил Виллен. Костя поставил чашку на стол, посмотрел на Виллена, как на дурачка, обстоятельно ответил:

― А то, Виля, что жил рядом со мной. Я не из книжек, а собственными глазами видел человека, который всегда и всюду жил по правде. И оттого я понимал, что живу не по правде. Вот и все, что он для меня сделал.

― Поэтому ты теперь щиплешь, слесаришь, ― догадался Виллен.

― Фрезерую, ― поправил его Костя.

И снова стук в дверь. Стук, и сразу же явление. Пришел Алик, уселся за стол, потер, как с мороза, руки.

― Что там? ― потребовал отчета Смирнов.

― Удивительная штука! Разговорились старики, развоспоминались, смеются, ахают. И будто отец живой, будто с ними. Налей-ка мне, Саня.

Саня налил в свою кружку. Алик выпил. Закусил селедочкой, спросил у Виллена:

― Валюхи-то нет еще?

― Экзамены на аттестат сдаст и приедет, ― пояснил Виллен и доложил Алику: ― Письмо тут прислала и фотографию.

― Покажь, ― попросил Алик. Фотография пошла по рукам. Блистательная моментальная фотография: сморщив нос, хорошенькая девушка сбрасывает с плеч казакин ― жарко. И по белому ― надпись: "Ехидному братцу от кроткой сестренки".

― Красотка стала, ― констатировал Алик.

― А то! ― отвечал довольный брат.