Эдуард Хруцкий - Сто первый километр

Сотрудники розыска налегли на телефон спецсвязи и выяснили, что Дремов этапирован в тюремную больницу в Бирюлеве с диагнозом рак в последней стадии. С машиной, как всегда, было напряженно, и Данилов поехал на электричке.

Он вышел в тихом Бирюлеве и пошел мимо кирпичного завода через дачный поселок к мрачноватой, казенно окрашенной стене.

Здесь было все, как на зоне. Колючка по гребню, вышки, вахта. На проходной он сдал оружие и пошел в сопровождении лейтенанта медицинской службы к угрюмому зданию.

– Невесело у вас.

– Так ведь не санаторий, товарищ полковник, тюрьма.

– Но больница все же.

– А по мне – я бы их вообще не лечил.

Данилов промолчал. На розовом молодом лице фельдшера не отражалось ничего, кроме радости жизни.

Да, к такому попадешь лечиться, так лучше сразу умереть.

– А как Дремов попал к вам? Он же, как я помню, где-то под Хатангой срок отбывал.

– А его на этап дернули. Прокуратура его по делу об ограблении в магазине в Дмитрове крутила. Ему в тюрьме плохо стало, его к нам и направили.

– Как его здоровье?

– Плохо. Дней десять осталось.

– Он знает?

Они поднялись на второй этаж, прошли длинным коридором.

– Здесь. – Лейтенант остановился у дверей палаты-камеры. – Мы его соседа, узнав, что вы приедете, перевели пока в бокс.

Подошел контролер, открыл дверь.

В палате-камере отвратительно пахло парашей и еще чем-то больничным.

На кровати сидел чудовищно худой человек. Кожа на лице пожелтела, щеки ввалились, только глаза смотрели на Данилова недобро и внимательно.

– Ну здравствуй, Дремов.

– Приехал, Данилов, поглядеть, как уходит от вас Мишка Псих?

Дремов смотрел на Данилова глазами, в которых не было ничего, кроме ненависти.

– На. – Данилов полез в карман и вынул четыре пачки дорогих папирос «Фестиваль». Именно такие курил Мишка на первом допросе.

– Помнишь?

– Как видишь.

– Что ж, спасибо тебе, сыскарь, хоть перед смертью хороший табак покурю. – Мишка ногтем вскрыл пачку, достал папиросу, понюхал, постучал мундштуком о коробку, закурил.

Он несколько раз затянулся глубоко, выпустил тугую струю дыма. И блаженно закрыл глаза.

– Хорошо. Ну, говори, Данилов, зачем пришел?

– Слушай, Миша, седьмой-то пистолет нашелся.

– Ну и что? Я же показал, что по пьяни продал его, кому – не помню.

– А покупателя, случайно, не Толик зовут?

На секунду что-то промелькнуло в глазах Дремова. На секунду.

– Не помню, пьяный был.

– Миша, из него человека убили.

– А мне, Данилов, людишки эти ни к чему. Я сам, ты знаешь, полютовал. А вот теперь молитвы учу, в Царство Божие собираюсь.

Данилов взял с тумбочки сшитые нитками листы бумаги в косую полоску. Чьим-то четким почерком в тетради были написаны молитвы.

– В соседней камере поп, то есть отец святой, деревянный бушлат примеряет, вот он и просветил меня.

– Не замолишь, Миша, больно уж грехов на тебе много.

– А Бог не прокурор, он не по УК, а по совести решает.

– Кто был с тобой, Дремов?

– Зря время терял, Данилов, ты знаешь, я ни голосом, ни на бумаге никого не определяю.

– Значит, уйдешь молчком?

– А ты думал, я перед смертью ссучусь?

– Это твое последнее слово?

– Последнее.

– Ну прощай, Михаил.

Данилов встал, постучал в дверь. Выходя, он оглянулся. Мишка смотрел ему вслед с тяжелой ненавистью.

Он начал допрос сразу. Первым выдернул Гарика Остроухова.

– Я могу позвонить? – спросил задержанный.

– Папе-академику?

– Хотя бы.

– Ему я позвоню, когда ты до задницы расколешься.

– Я вас не понимаю.

– Кто убил Тимохина?

Гарик посмотрел на Никитина и улыбнулся.

– Лыбишься. Ну и пойдешь паровозиком. Ты думаешь, для чего мы вам пальчики в дежурке откатали? Молчишь. Потому что ты еще баклан. Ходка у тебя первая, ты порядков не знаешь.

Никитин достал из стола дактилоскопические карты.

– Видишь? Это твои отпечатки на руле автомобиля Тимохина, а эти наши эксперты сняли на даче, эти – на квартире убитого тобой Виктора. А вот эти… – Никитин сделал паузу, – мы сняли с пистолета Марголина образца 1949 года, номер ПМ-616.

– Нет, – вскочил Остроухов, – у вас нет пистолета.

– Это ты прав, Гарик. Пистолет у Толика. Но стрелял ты.

– Нет. Это он стрелял. – Гарик заплакал.

Никитин налил ему воды, протянул папиросу. Встал, похлопал парня по спине:

– Не разводи сырость, ты же не баба. У тебя есть шанс живым остаться. Учти, Толик все на вас сбросит. Давай как мужик. Честно. А мы тебе поможем. Помни, суд чистосердечное признание всегда в расчет берет.