Сергей Жоголь - Убырлы кеше

Был московский боярин высок и широк в плечах – настоящий великан; немолод уже, но лицом пригож, хотя и угрюм сверх меры. Одет он был гораздо богаче своих подручных: на голове шлем с медной насечкой и бармицей, на плечах плащ бархатный зелёного цвета. Грудь великана покрывал стальной доспех с притороченными снизу и на руках кольчужными сетками, на руках коричневые перчатки из козлиной кожи. Сабля у боярина турецкая, ножны марокканской кожей обтянуты, а за пояс пара дорогих пистолей воткнута. Ручки у тех пистолей перламутром и белой костью украшены. Батюшка, помнится, сказывал, что лет десять назад, когда вся Россия голодала, на пару таких вот пистолей целую деревню было выменять можно. Да уж, богато московские нынче живут, ни дать ни взять!

Князь Тихон Фёдорович, завидев стоявшую на крыльце покоевых хором дочь, забеспокоился. Брови домиком сдвинул, насупился и незаметно погрозил дочери пальцем. Потом, пожав плечами, что-то сказал московскому гостю, и оба прямиком двинулись в сторону немного оробевшей Настасьи.

Отец Настасьи – князь Тихон Фёдорович – был росту высокого, круглолиц и тучен, но нраву кроткого – незлобли́в. Оттого, видимо, и беден. Лицом князь тоже не больно-то уж уродился: нос, как катыш хлебный, глазки узкие, точно у порося́, а губы, как две оладушки.

На счастье, а может (всяко бывает), и впрямь на свою беду, Настасья лицом вышла в мать: личико, как яблочко наливное, глазки-угольки, а ротик крохотный, точно вишенка. Ростом же Настасья пошла в отца. Все девки сенны́е, да почитай половина холопьев – те, что мужского полу, – на неё снизу вверх глядят. Высока молодая княжна, да не дылда; не тоща, да и не толста. Всем удалась девка, ни дать ни взять. Знала Настасья, что хороша собой, да вот гадала: до́бро это аль нет.

Всегда думала, что до́бро, а тут…

– Ну, вот и она – дочь моя Настасья Тихоновна, – приблизившись к крыльцу, сказал князь. – Ожидали мы вас, Никита Игнатьич, лишь к обеду, потому и не одета подобающе голубица наша. – Князь снова украдкой погрозил дочери. – Велеть сейчас же ей пристойное надеть?

– Не требуется, – пробасил царёв посланник.

– Ну, коль так, тогда гляньте да полюбуйтесь! Чего скажешь, Никита Игнатьич: хороша аль нет?

Здоровяк осмотрел Настасью с головы до пят. Настасья высока, но боярин всё равно на неё сверху смотрит.

– А ну, девица, поворотись, – говорит.

Настасья бросила недобрый взгляд на отца – тот насупился, поспешно закивал. Девушка повернулась вполоборота.

– Теперь спиной, – продолжал московский боярин. Настасья нехотя выполнила и эту просьбу, гость одобрительно крякнул. – Статная девка, и лицом хороша, вот только худовата малость. Государь справных девок любит – таких, чтобы в теле. Ну да ничего, и такая сгодится.

– Вот и пусть себе толстух ищет! – оживилась Настасья. – А с меня-то какой спрос?

– Вот и славно, вот и славно, – зачем-то дважды пролепетал князь Тихон Фёдорович и поспешно перекрестился.

– Макарка! – окликнул гость одного из своих. К крыльцу подбежал самый молодой.

Высокий, крепкий, в поясе тонок. Про этого, видать, Глашка сказывала, что пригож, – не врала. Глаза зелёные, огнём горят; воло́сья светлые и золотистые, точно льняная кудель. Сердце забилось чаще, Настасья мысленно отругала себя за нахлынувшую слабость, пригляделась: на царёва боярина чем-то похож – уж не сынок ли? Теперь Настасья похвалила себя за наблюдательность – догадка-то её тут же подтвердилась.

– Чего, бать? – гулко прокричал светловолосый. – Поесть, помыться-то успеем? Всю ночь, почитай, скакали.

– Васильке скажи, чтобы Беса моего оглядел: что-то поступь у него нынче неровна. Как бы чего не случилось, и ещё: пусть распорядится, чтобы его в отдельное стойло поставили, ну и… Да он и сам всё знает, что да как…

– Да полно тебе, Никита Игнатьич! – возмутился князь. – Да я ж распорядился уже обо всём… – Поймав хмурый взгляд московского гостя, князь Тихон Фёдорович умолк на полуслове.

Боярин втянул ноздрями воздух, но тут же выдохнул, лукаво улыбнулся князю и пояснил:

– Мой Бес, окромя́ меня, к себе только Васильку – конюшего моего – и подпускает. Вон наш Федька уж на что с конями обращаться мастак, а тоже подходить к Бесу не решается. – Плетнёв тут же снова стал грозным и продолжил давать указания Макарке: – Тимошке скажи, чтобы помывочную да мои покои поглядел. Догадываюсь, какие у них тут холопы расторопные.

– Ой, обижаешь, Никита Игнатьич! – взмолился князь.