Сергей Качуренко - Девятое звено

– Конечно, помню. Так что же все-таки произошло?

Он посмотрел куда-то мимо меня, а потом опустил глаза и произнес медленно и с давней болью:

– Этот вопрос не дает мне покоя всю жизнь. Просто фатально меня преследует. Что случилось с нашей дружбой, Сергей? Что случилось с нашей общей страной? Что потом произошло с Абхазией? Что не так с моей семьей? С моей Ламарочкой…

– Ламара – это твоя дочь?

– Она уже на выпускном курсе университета училась, – закивал головой убитый горем отец. – Решила пойти по стопам отца…

– Прости, Баграт. Мне близка твоя боль, но ты не мог бы рассказать все по порядку? Мы не виделись тридцать лет, и, как ты понимаешь, я ничего о тебе не знаю.

– Да, да, конечно, – спохватился он. – За последние годы я настолько привык к душевным переживаниям, что, кажется, стал воспринимать все поверхностно и безучастно. Но сейчас, увидев тебя, снова почувствовал, как все невыносимо – не знаю, как с этим справиться. Я ведь остался совсем один. Извини, меня опять уносит в дебри.

– Ничего, дорогой, можешь не торопиться. А с душевной болью справиться действительно тяжело. В таких случаях принято говорить, что время лечит и нужно потерпеть, но я подобных шаблонов не люблю. Есть раны, которые не заживают, и остается лишь научиться, с этим жить. А еще постараться, чтобы подобных ран больше не прибавлялось.

– Ты стал мудрым человеком, – заметил он, прищурившись. – Наверное, потому что умеешь прощать. Хотя ты всегда был альтруистом. Я сужу об этом по тому, насколько искренне ты умеешь просить прощения. Я ведь все твои письма получил и сохранил. Спросишь, почему не отвечал? Да потому, что я гордый! Эта гордость вот где у меня сидит!

Кравченко повысил голос и резким движением приложил ладонь к своему кадыку. Девушка в шубе, заметно уставшая от ожидания, безучастно взглянула в нашу сторону и, вздохнув, отвернулась.

– Ты себе представить не можешь, как я устал от своей кавказской крови, – посетовал он. – Какая-то извечная борьба противоположностей. Кто-то во мне говорит: «Ты напыщенный и себялюбивый дурак». И тут же кто-то другой начинает яростно протестовать: «Сдашься – выкажешь себя слабаком. Ты горец и обязан уважать законы гор. За все надо воздавать сполна. За добро отблагодарить, а за зло – непримиримая месть». Вот так я и жил, пока не ощутил смертельной усталости от такой жизни. Призадумался на старости лет, а тут вдруг такое…

Он замолчал и дрожащими пальцами принялся выбивать из пачки очередную сигарету. Потом вставил себе в усы и, прикурив, жадно затянулся. Выпустил в потолок облако сизого дыма и продолжил:

– После демобилизации я сразу вернулся домой к маме. Пошел работать на шахту, но задумался о высшем образовании. Ты же знаешь – у нас это престижно. Начал собирать документы для поступления в сухумский пединститут и однажды поехал к нашему замполиту за характеристикой. Ты же помнишь подполковника Аршба?

– Такого забудешь… Одиозная личность.

– Ты просто многого не знаешь, Сергей. Рауль Джотович встретил меня по-отечески тепло. Выдал положительную характеристику и поинтересовался, знаю ли я, что со следующего года сухумский педагогический будет преобразован в государственный университет. Я этого не знал, и он доходчиво объяснил: «Это значит, что будет расширенный набор. И конкурс из-за этого тоже будет немалый. Трудно тебе придется, но если хочешь – я помогу. Мой родственник работает в приемной комиссии». Я, конечно, гордый, только не при таких обстоятельствах, поэтому сразу согласился. Знаю, о чем ты сейчас думаешь. Только прошу дослушать до конца, а потом уже сделаешь выводы.

Я кивнул. Баграт правильно угадал мои мысли о том, что Аршба просто так вряд ли бы стал помогать кому-либо, не рассчитывая получить «обратку». А визави продолжал рассказ:

– Короче, о многом мы тогда поговорили с Раулем Джотовичем. И о маме моей, и о работе на шахте. Душевный разговор получился. А через месяц маму неожиданно вызвали в профком и сообщили, что скоро нам выделят квартиру в новом доме. Потом и меня в горком комсомола пригласили. Сказали: «Пора Баграт Мерабович, становиться в ряды коммунистической партии Советского Союза». Я был в таком окрыленном состоянии, что даже не задумывался, почему это вдруг все стало меняться в жизни. А к весне мы получили двухкомнатную квартиру в самом центре Ткуарчала.

– Как ты сказал? Ткуарчала?

– Ах да. Ты же не в курсе. У нас теперь все произносится в абхазской транскрипции. Ткварчели, Сухуми, Очамчири – это грузинские названия. Сейчас принято говорить: Ткуарчал, Сухум, Очамчыра. Так что привыкай – может пригодиться. Ладно, на чем я остановился? Так вот: к майским праздникам мы с мамой переехали в новую квартиру и были самыми счастливыми людьми на земле. А когда ей предложили руководящую должность в городской санэпидстанции, я задумался: «Из-за чего так кардинально изменилась наша жизнь? И почему это начало происходить именно после моего визита к Аршба?». Решил поехать и обо всем его расспросить. А он прямо с порога и говорит: «А я уже заждался. Решил проверить, как у тебя мозги работают. Ты, наверное, хочешь о чем-то спросить? Это лишнее. Все, что я делаю для твоей семьи – моя личная инициатива. Ведь ты же меня ни о чем не просил? Поэтому и требовать чего-то взамен не собираюсь. Пойми, что скоро все изменится. Вся наша огромная страна будет совсем иной. Я об этом давно знаю, поэтому не собираюсь сидеть, сложа руки, а когда начнутся перемены, мне понадобятся помощники. Нормальные, решительные, умные и преданные люди. Так что иди, дорогой, учись и приложи максимум усилий, чтобы стать настоящим человеком».