Илья Бушмин - Анабиоз

Чувствуя, как я проваливаюсь в забытье, я собрал последние силы. Лица ублюдка я не видел, в глазах сменяли друг друга вспышки и темнота. Но я бросил руки вверх. Пальцы нащупали плечи противника. Где находилось лицо, можно было определить лишь наугад. И я воткнул большие пальцы туда, где должны были располагаться глаза ублюдка.

В уши ударил истошный вопль, и сжимавшие мою глотку тиски пропали. Инстинктивно отползая и хватаясь за шею, я различил своего врага. Он вился около холодильника, зажимая ладонями глаза. Кровоточили они или нет, я не видел.

Не без труда я смог подняться, опираясь одной рукой на подоконник. В запястье что-то упиралось. Я скосил взгляд и увидел перевернутую сковороду. За неимением мебели посуду Сергей складировал здесь, у окна.

Вполне сойдет.

Я взял сковороду за ручку. Увесистая. Повернулся к ублюдку и обрушил ее на его макушку. Ублюдок пошатнулся. Я врезал еще несколько раз, пока он не рухнул без сознания на пол, раскинув руки в разные стороны.

Только сейчас я осознал, что воняло газом. Ослабшими вдруг руками я потянул непослушные пальцы к плите и выключил все конфорки. Спотыкаясь, вывалился из кухни и шагнул к Сергею.

– Как ты? – я не узнал собственный голос, сейчас это был жуткий дрожащий хрип. – Сергей?

Я склонился над братом. Ему здорово досталось: ублюдок бил его, пока Сергей не отключился. Я похлопал его по щекам. Сергей слабо приоткрыл глаза.

– Слава богу, – захрипел я и закашлялся, чувствуя, что, скажи я еще слово, раздражение в горле станет слишком сильным, и меня просто вывернет. Вытирая с губ слюни и кровь, я без сил опустился рядом с братом на пол.

Когда болит каждый сантиметр тела – это отвратительно. У меня болел каждый миллиметр. Все тело было одним большим комком пульсирующей, саднящей и воющей боли. Руки, горло, лицо. Грудь, которой за последние дни досталось больше, чем за последние пару лет. Рана на спине, которая, надеюсь, к этому времени достаточно затянулась, чтобы не открыться и не закровоточить снова. Я сидел в полицейским воронке, смотрел на сковывающие мои запястья металлические браслеты наручников и старался не отрубиться.

Дверь распахнулась, и в душную кабину хлынул прохладный и свежий ночной воздух. Подняв глаза, я увидел усталого усатого опера неопределенного возраста. Именно по его приказу на меня надели наручники.

– Руки.

Я послушно выставил их. Усатый опер расстегнул наручники. Они характерно щелкнули. Браслеты он сунул в карман. Поднял на меня усталый взгляд.

– В больницу надо?

– Мне бы лучше выпить, что ли.

– Выпьешь. Потом.

– Вы позвонили в Самару?

Усатый опер устало кивнул. Он делал устало все. Смотрел, говорил. Видимо, и в принципе жил. Опер закурил, пока я выползал из машины. Я тоже достал свои сигареты и посмотрел на фургон «скорой помощи», на пороге которого сидел безжизненный Сергей. Врач в синей униформе неотложки светил ему в глаза фонариком, проверяя реакцию зрачков.

– В ЛОВД подтвердили все твои слова, – подал голос усталый усатый опер. – Говорят, даже приехать могут, если нужно что-то подробнее пояснить.

– Мы с ними теперь друзья по гроб, – согласился я.

– Так что произошло? Рассказывай по порядку.

Я пожал плечами. Даже это движение вызывало клокочущую боль во всем теле. Осторожно закурил.

– Его зовут Щербаков, – сказал я. – Николай Андреевич Щербаков. Генеральный директор московской инвестиционной фирмы «Гермес». Мой брат Сергей, он работал у Щербакова менеджером.

– И?

– У Щербакова была любовница. Ее звали Людмила Косникова. Он содержал свою любовницу: оплачивал ее квартиру, купил ей машину – давал ей деньги на все. Месяца полтора назад они возвращались в город из какого-то места под Москвой. Скорее всего, у них там был еще один укромный уголок для свиданий. Ну, вы понимаете, о чем я.

– Да уж, – буркнул опер.

– Ехали на машине любовницы. Она сама была нетрезвой. Скорее всего, Щербаков тоже. Не знаю, кто был за рулем. Это не особо и важно сейчас. Так вышло, что тот, кто крутил баранку, не справился с управлением и вписался в ограждение. Это произошло на Втором Успенском шоссе.

– Я живу в Новокуйбышевске, мне эти адреса ни о чем не говорят, – устало проворчал опер. – Дальше что?

– В аварию они угодили на ее машине. Косникова насмерть. Щербаков был легко ранен. Может быть, лицо разбил о панель при ударе. И вот он стоит ночью на загородной трассе рядом с разбитой машиной и трупом своей любовницы. Быть участником официальных разборок он не мог. Почему, не знаю. Это ваша работа. Мне кажется, из-за жены. Может быть, на нее было оформлено почти все их имущество, и в случае развода она оставила бы его без гроша. А может, и вовсе ей все и принадлежало. Но это наверняка связано с деньгами, с большими деньгами. Поэтому Щербаков не мог рисковать. И он решил смыться оттуда. Он поджег машину, чтобы уничтожить все следы.