Елена Булучевская - Остальные – лишние

Летели годы. Менялось правительство, уезжали-приезжали соседи. Только семьи Горика и Юльки остались из старожилов. Остальные давно уж поменяли место жительства. И однажды, случилось это долгожданное гориково однажды…

Горик заканчивал выпускной класс, шатко ли валко ли, но дотянул. Юля училась в параллельном. Встречались в школе частенько, во дворе пересекались – кивали вежливо друг другу, соседи как-никак. А по ночам Горик вертелся ужом на сковородке среди раскаленных горячим телом простыней, не в силах выкинуть из головы желанный образ. Глаза открывал и думал о ней, глаза закрывал и видел ее. Смеющуюся, улыбающуюся, порой стонущую в его объятиях, но никогда не такую равнодушную, как в жизни.

В этот день с утра было душно, грозовые тучи то собирались, затягивая весь небосклон, то рассеивались, неся влагу в другие места. Выпускники писали свою последнюю контрольную, изнывая от духоты. Несмотря на открытые настежь окна, в классах царила нестерпимая жара. Ни ветринки. Все четыре выпускных класса писали контрольную в актовом зале – распоряжение начальства, мол, следить за школотой попроще будет. Нагнали всех свободных учителей, даже дворника поставили возле двери. Типа, вдруг кто силой прорываться будет. Смешные. Горик и Юля закончили проверять свои работы в последний раз одновременно, и едва не столкнулись возле стола, куда следовало сдавать контрольные. Юля подняла глаза от исписанного плотным округлым почерком листика и улыбнулась. Улыбнулась так, как Горик и мечтал. Улыбнулась только ему. Сердце заколотилось где-то в глотке, и он едва смог сдержать дрожь в руках, когда отдавал свою работу. И даже успел приоткрыть ей двери, чем заслужил еще одну улыбку, от которой и вовсе кругом пошла голова. Вышли во двор школы – чинно-благородно, а как же, ведь уже почти взрослые. И тут Юля удивила его еще больше: она подкинула свой рюкзак высоко-высоко, поймала и засмеялась: «Ура!!».

– Ты чего творишь, сейчас выскочат эти, которые нас шугали на экзамене и наорут.

– Не выскочат, они в зале заняты, а если выскочат, им по шапке настучат. Да и пока они сюда доберутся, мы уже удерем.

Вот так. Куда девалась эта Юлька-снегурочка, как ее иногда дразнили за недоступность и постоянную холодность? В школе в старших классах девственниц почти не осталось – только вот такие снегурки и «портили» статистику «гарных школьных хлопцев». Сколько забивалось на нее споров – не счесть, но никому так и не удалось гордо потом сообщить, что «Юльку сделал». Сейчас же она смеялась, в глазах плясали веселые черти, и все казалось возможным. А если попробовать ее обнять?

И тут ливануло, да так, что иссохшая земля вмиг промокла и раскисла, расквасившись грязью. Горик и Юлька были уже на полпути к дому, возвращаться в школу смысла не было, прятаться – тоже, промокли до последней нитки в первые же секунды. Горик, чуть успокоившийся под ливнем, предложил заскочить к ним, обсохнуть и чаю попить. Крыковы жили в первом подъезде, а Юлькины – в последнем. И, о чудо! – она согласилась. Горик предложил зайти на этот раз без всякой задней мысли, от чистого сердца. Но случилось так, что никого не оказалось дома. И случилось так, что Юлька, вышедшая из ванной с влажными волосами, рассыпавшимися по его халату, Юлька-снегурочка, Юлька-недотрога, эта самая Юлька растаяла в его неумелых объятьях. Молодая кровь горяча, сопротивляться желанию они не могли, да и не захотели. Горик был у нее первым, но он точно знал, что ходить и трепаться на эту тему он не будет. Так доверчива была Юлька, так прекрасен миг, когда она стала женщиной… и хотелось, чтобы этот дождливый полдень продолжался вечно…

После сказочных мгновений не хотелось шевелиться, хотелось лишь касаться друг друга, лежа рядом. Горик приподнялся на локте, разглядывая ту, что была сейчас дороже всего.

– Почему ты меня разглядываешь? – лениво поинтересовалась Юлька, перевернувшись на живот.

– Ты – самое красивое, что я видел до сих пор. Хотя я таких и видел-то немного.

Помолчав недолго, Горик заговорил. Он рассказывал о своей семье, в которой царили вечные недомолвки, взаимные обиды и недоверие. О том, как родители смотрели друг на друга, не видя. И слушали, не слыша. Говорил и говорил, выплескивая из себя все мысли и чувства, накопленные раньше. Юлька оказалась благодарной слушательницей, она не перебивала. Сочувственно кивала и молчала. Ей было в диковинку слышать такие вещи – отношения в их семье очень сильно отличалась от виденных Гориковыми глазами.