Лилия Беляева - Убийца-юморист

— Очень, очень впечатлительная эта девушка Люба… Лечить её надо было, как мне кажется… Давно и основательно.

— Думаешь?

— Я, все-таки, врач. Мне виднее. А второй раз она не вынесла полной правды о своем теноре из твоей статьи. Так получается?

— Так. Для нее, конечно, было ударом, что Козырев «любил» её корыстно, ради того только, чтобы заполучить рукопись и деньги, обещанные за это все той же Ириной… Если бы я знала…

— Скажи, — Алексей так стиснул мои руки и, кажется, раскрошил. Скажи, эта девушка Люба бросилась из окна гостиницы темной ночью или светила луна? Вот как сейчас… Полная, ясная луна?

— Светила. В информации писали: «Полная луна стояла в вышине, когда из окна…»

— А второй раз? Была лунная ночь?

— Лунная, Алешка, очень даже лунная… Ты хочешь сказать, что эта девушка с нездоровой психикой? Я это знаю, я видела её медкарту… И все-таки, все-таки… Я, конечно, должна быть благодарна луне. Я про эту луну и её воздействие на больных людей прочла сорок книжек, если не пятьдесят… И, все-таки, тошно… Тошно знать, что не только пути подлости кровавы, но и дорожки справедливости…

Алексей обнял меня и потребовал:

— Не смотри на Луну! Плюнь на нее! Смотри лучше, какое красивое зарево над Парижем! Чудо-город! Он живет с утра до утра! Пошли пройдемся. Или хочешь спать?

— Хочу спать, спать, спать… Вон даже негр уснул. Постирал трое своих белых плавок, развесил и уснул.

— Слушаюсь и повинуюсь. Ложимся и спим. Подумаешь, Париж…

Засыпая на его руке, ощущая его губы на своих волосах, я думала: «Глупый! Париж — это мы».

Где-то далеко-глубоко очнулись старинные часы с боем и ударили мерно три раза.

И все-таки выскажусь до конца, — прошептал Алексей мне в волосы. — Не для женских нервов такая каторжная работенка… Пора бы, пора осознать эту истину не только крашеным брюнеткам, но и натуральным блондинкам. Особенно последним. Особенно если у них есть выбор… сколько же можно быть мышкиной мамой!

— Какой «мышкиной мамой»?

— Ну из анекдота. Не слыхала? У него уже борода от Хабаровска до Ливерпуля. Мышонок, значит, говорит: «Мама, мамочка, почему мы живем в подвале? Там вон, наверху, солнышко, травка, цветочки, а тут грязно, холодно, темно?» «Но именно здесь наша родина!» — отвечает мать.

Отчего вдруг изо всех сил хочется прижаться к человеку? Ну крепко-накрепко? Да кто знает… Я прижалась к Алексею, а он — ко мне, наши руки-ноги переплелись, наши губы сомкнулись на веки вечные, мгновение остановилось, потому что оно было прекрасно…

… А вот кто хохотнул там, на кладбище, я так и не узнала. Оно и понятно. У нас, в России, уж кого-кого, а юмористов — хоть завались.