Андрей Белозеров - Роскошь нечеловеческого общения

В то время Павел Романович Греч уже, по его выражению, совершил свое «хождение во власть». Большую часть времени он проводил в Москве, но, возвращаясь в родной Город, не забывал навещать старого друга и, насколько ему позволял плотный график серьезного политического деятеля (а Греч был очень серьезным политиком, лицо его мелькало на телеэкране если не каждый день, то несколько раз в неделю — с гарантией), проводил немало часов в беседах и прогулках с профессором Журковским.

Анатолий Карлович нередко вспоминал те дни, когда Греч был самым частым гостем в его квартире. Частым и любимым. После того как Павел Романович занял пост мэра Города, он больше не появлялся у Журковского. К себе, правда, приглашал. Раза три.

А в квартиру Анатолия Карловича теперь стали наведываться другие люди. Они и прежде захаживали, но не с такой частотой и регулярностью. Тот же Гоша Крюков, против которого Журковский ничего не имел, за одним только исключением — рассуждения писателя были ему скучны до невозможности. Или Суханов, от которого Галина почему-то была просто без ума, — недалекий мужик, хоть и доктор наук, без всякой творческой жилки, зато крепкий ремесленник, а то, что играет в рубаху-парня, так Господь с ним… Вполне безобидная игра. Это все-таки не «памятники».

Вспоминая о «памятниках», Журковский всегда внутренне вздрагивал и уж затем, прогнав мысли об агрессивных русофилах, думал о Суханове едва ли не с нежностью.

Через два часа в квартире Журковских уже царила атмосфера нормального русского застолья.

— Покойников со стола! — кричал Суханов, указуя перстом на пустые водочные бутылки, оставшиеся на столе среди объедков.

«Покойников» деловито убирали под стол, где они падали и, глухо звякая, катились в угол, к окну, чтобы обиженно замереть под тюлевой занавеской.

Галина и Карина Назаровна хлопотливо бегали вокруг стола, уносили из-под окна опорожненные бутылки, прихватывали тарелки, на которых в остатках салатов зловредными паразитами торчали сморщенные окурки, на обратном пути несли в гостиную новые бутылки, чашки с крепчайшим, как любили хозяева, горячим чаем, гости вставали и садились, бродили по коридору, поминутно ревел водопад спускаемой в туалете воды, хлопали двери комнат… Квартира у Журковских была о четырех жилых помещениях, не считая кухни, в которой тоже стоял старенький диван — на всякий случай, если вдруг нагрянут гости с ночевкой и для них не хватит цивильных спальных мест.

Эти праздники были давней традицией, но если прежде они приносили Журковскому радость, то теперь от шумных посиделок Анатолий Карлович не испытывал ничего, кроме скуки. Сегодня он чувствовал, что откровенно мучается, заставляя себя улыбаться, кивать и дежурно отвечать на дежурные вопросы собеседников — о работе, здоровье, деньгах, политике… Обычная пустая болтовня раздражала невыносимо.

Улучив момент, Анатолий Карлович выскользнул на кухню. Как он и рассчитывал, там никого не было. Гости, побродив по квартире, размяв ноги и накурив на кухне так, что Галине пришлось включить вытяжку, снова разместились за столом.

Журковский достал из холодильника предпоследнюю бутылку водки, отвинтил жестяную пробку и, взяв чистую рюмку, наполнил ее до краев. Присев на краешек шатающегося, колченого табурета, он открыл рот, готовясь опрокинуть в себя ледяную водку, но голос Суханова не дал Анатолию Карловичу довести до логического конца этот мужской, для России почти религиозный обряд.

— Что, Анатолий Карлович, по-черному решили?

Журковский вздрогнул и пролил водку на лацкан пиджака.

— Да так…

Сказав эти необязательные слова, он все-таки выпил.

Водка была плохая. Журковский ясно почувствовал химический, ацетоновый привкус во рту.

— Ну-ну… — Суханов покачал головой. — А водка у вас в этот раз не удалась. Левак.

Уже в сотый раз услышав за сегодняшний вечер слово «левак», Журковский поморщился. Он ненавидел современный сленг, этот «новояз», по сравнению с которым даже официальный язык советских времен, над которым они с Гречем столько потешались, казался милым, простым и понятным.

Суханов взял стоящую на столе бутылку, повертел в руках, ковырнул ногтем этикетку.

— Да-а… Совсем совесть потеряли, — изрек он, покончив с исследованием литровой посудины. — Куда только власть смотрит? Травят народ почем зря.

После этого глубокомысленного заключения Суханов уставился на Журковского, причмокивая губами и делая жевательные движения — видимо, пытался удалить попавший в дупло кусочек мяса.