Николай Зорин - Формула влияния

— Очень большая! Зимой деревья голые, и парк прекрасно просматривается, а сейчас из-за листвы там совсем ничего не видно.

— Действительно! — удивленно проговорил Главный и почесал висок. — Я не подумал.

— Какой голос был у человека, который вам позвонил?

— Обычный, мужской. Никаких характерных черт.

— А возраст?

— Да какой угодно! Не мальчик, но и не старик. Ему могло быть лет двадцать, а могло и за сорок перевалить. Но к чему все эти вопросы? Какая теперь разница, кто сообщил нам о происшествии, если…

— Если никто не погиб и сенсации на этом не сделаешь? — язвительно уточнила я, переходя всякие границы субординации. — А разница такая. Сообщить о происшествии мог только участник. Участник, на которого в отличие от всех остальных не подействовало… — с жаром начала я объяснять и тут прикусила язык. Не знаю почему, когда затевала этот разговор, думала, что звонил Федор. Но теперь мне стало ясно, что звонить мог совсем другой человек. Аркадий. Ведь именно на него и не произошло воздействия. Вадик Майер рассказывал, что все это время, пока народ бесновался, он спокойно сидел внизу и играл на гитаре. И эта женщина, у которой я взяла интервью, Седых, говорила… что испугалась взгляда, бесстрастного, изучающего. Она испугалась взгляда Наблюдателя! Но ведь я и сама сначала, когда просматривала диск с записью этого злосчастного концерта, испугалась его взгляда. Почему же потом…

— Ну, ну, продолжай, — проговорил Главный заинтересованным тоном: кажется, моя теория ему понравилась — из нее можно было выжать ту самую сенсацию, о которой он возмечтал с утра. — Что же ты замолчала?

— Нет, ничего, все это ерунда, — поспешно стала я открещиваться от своей опасной теории. — Пойду работать.

И быстро, чтобы не дать опомниться Главному и попытаться меня остановить, вышмыгнула из кабинета.

К счастью, у нас все так же было пусто — никто с задания не вернулся. Я сделала себе кофе и начала писать информацию о происшествии в парке. Мне хотелось поскорее от нее отделаться — журналистского интереса она больше для меня не представляла. Я яростно лупила по клавишам, сухо излагая события: такого-то числа, такого-то месяца, там-то и там-то произошло то-то и то-то. Даже прослушивать запись на диктофоне не стала. Зачем? Никому не сдались тут ощущения очевидицы, никого не чешет, что чувствуют люди, попавшие в этот дьявольский круг. А уж кто в этом виноват, тем более неинтересно. Никто ведь не погиб. С информацией справилась в мгновение ока, даже кофе не успела допить. Переслала Главному — встречаться с ним лично у меня сейчас не было никакого желания, — и, посчитав, что поработала достаточно, с меня на сегодня хватит, дезертировала из редакции.

Мне нужно было срочно встретиться с Аркадием. Мне необходимо было понять, что он за человек и какую роль играет во всех этих событиях. И потому я решила нагрянуть к нему в гости, воспользовавшись приглашением. У меня не было конкретного плана, как я стану действовать. Да и возможен ли вообще какой-то конкретный план в отношении такого человека, как Аркадий? Больше всего на данный момент меня интересовал вопрос: он позвонил в редакцию или не он? Если он — значит, Аркадий не просто наблюдатель, он — тот человек, который создает все эти ситуации. Иначе и быть не может. Но мог ли Аркадий позвонить? Вадик Майер говорит, что с крыши галереи видел и слышал его все время. Получается, Аркадий никуда не уходил, оставался на своем месте в момент событий? Автоматы находятся довольно далеко от фонтана, ему понадобилось бы не меньше семи минут, чтобы дойти до них и позвонить. А такого длительного отсутствия вряд ли Вадик мог не заметить. Конечно, есть еще один вариант — мобильник. Но вряд ли он имеется у Аркадия, нищего поэта.

Мобильник, и даже совсем неплохой, есть у Федора. Да и возможностей отойти к автоматам у него было сколько угодно. Но у Федора очень характерный голос, и с Главным по телефону и лично он разговаривал не раз. Федя давний внештатник нашей газеты. Да нет, звонил не он. Мне вспомнилось, как Федя по-детски обиженно выходил из машины, и стало стыдно за свои нелепые подозрения, и жалко его, и захотелось немедленно позвонить ему и извиниться. Но не знаю почему, я делать этого не стала. А села в машину и поехала в сторону Бородинской, в сторону улицы, где по вечерам не горят фонари, где живет мой любимый человек… Стоп, стоп! Я поехала продолжать свое главное в жизни журналистское расследование. Вот доеду и спрошу его, звонил он в редакцию или нет. Вот доеду и все узнаю.