Фридрих Незнанский - Петербургское дело

— Полностью согласен, — немедленно откликнулся Семен Кондаков, известный на факультете матерщинник и бабник. — Зачем пихать в женское тело проволоку, когда можно запихать в него…

— Семен! — строго сказал профессор Киренко.

— А я что — я ничего! — лучезарно улыбнулся Кондаков.

Тая тронула профессора за рукав:

— Так как вы считаете, Николай Андреевич? Жизнь и правда с годами становится хуже?

Профессор Киренко поправил пальцем очки и задумчиво сдвинул брови. На губах у него застыла рассеянная, полупьяная улыбка. (Профессор был чрезмерно восприимчив к алкоголю, поэтому позволял себе бокал-другой сухого вина лишь по самым выдающимся поводам.)

— Э-э… Вы знаете, ребята, я никогда не был оголтелым адептом научно-технического прогресса, но… — профессор замялся, — но я со всей ответственностью могу сказать, что благодаря науке уже в следующем веке люди будут жить минимум по двести лет. А значит, у них будет больше времени, чтобы заниматься своим интеллектуальным и нравственным совершенствованием.

— Николай Андреевич, да вы у нас романтик! — воскликнул Семен и погрозил профессору пальцем.

А Андрей икнул («проклятый «оливье»!») и сказал, стараясь говорить трезво и обстоятельно:

— Ваш тезис о нравственном совершенствовании сомнителен. Он требует серьезной критики. Но об этом мы поговорим позже. Мне интересно, почему вы думаете, что люди будут жить по двести лет?

— А я знаю почему! — вновь влезла в беседу грудастая Настя. — Из-за клонирования! Я читала в «Космо»: когда у человека отказывает какой-нибудь орган, ему вживляют новый, сделанный из его же клеток. Я даже название этих клеток запомнила — «стволовые»! Правильно, Николай Андреевич?

— Ну ты даешь, Колманович! — весело и восторженно воскликнул Семен. — Бывают подпольные гении, а ты у нас — подпольная вундеркиндка! Может, ты уже и кандидатскую защитила?

— Защитила, и тебя не спросила, — фыркнула в ответ Настя.

Профессор Киренко рассеянно улыбнулся и, потерев пальцем высокий лоб, тихо произнес:

— Выращивание живых органов в пробирках с последующей их пересадкой — это лишь первый шаг, Настенька. Самое грубое приближение к мечте человечества. Уверяю вас, что в следующем веке человеческий организм будет способен практически к неограниченной регенерации. Он сам будет обновлять себя. Причем без всяких потерь.

— Что, даже без пластических операций? — не поверила Настя.

— Без какого бы то ни было хирургического вмешательства, — заверил ее Киренко.

Настя широко открыла глаза: перспектива вечной молодости захватила ее.

— Это значит, мы не будем стареть до самой смерти? — воскликнула она.

Профессор кивнул:

— Именно. Но не мы, а наши потомки. Мы с вами до этого, боюсь, не доживем, — заключил Николай Александрович и улыбнулся, заметив, как трагически дрогнули ресницы Насти и как поблек огонь энтузиазма в ее прекрасных глазах.

— Вот так вы все — ученые, — обиженно протянула она. — Сначала поселите в сердце человека надежду, а потом сами же ее и растопчете.

— Такова жизнь, — с грустной улыбкой кивнул Киренко. Затем поднял руку и посмотрел на часы. — Однако мне пора, друзья мои.

— Как пора?

— Почему пора?

— Вечеринка ведь только началась!

Профессор развел руками:

— График, друзья мои. Мне нужно еще пару часов поработать, а потом — стакан теплого молока и на боковую.

— У-у, как это скучно! — протянул кто-то из ребят.

Профессор усмехнулся:

— Кому как. В размеренной жизни тоже есть свои преимущества. С возрастом вы это поймете.

— Да уж придется, — вздохнула ветреная Настя. — Если только к сорока годам я не накоплю себе денег на пластическую операцию.

— Лучше накопи себе денег на новые мозги, — искренне посоветовал ей Кондаков.

Настя замахнулась на него кулачком, но он с хохотом уклонился.

Андрей, Тая и мама Андрея — Мария Леопольдовна — вышли в прихожую проводить профессора.

— Спасибо, что присматриваете за нашим оболтусом, Николай Андреевич, — улыбнулась Мария Леопольдовна.

— Это скорей он за мной присматривает, а не я за ним, — отшутился профессор, натягивая туфли, и, покачнувшись, схватился за ручку двери, чтобы не упасть.

А Андрей веско возразил матери:

— Для кого оболтус, а для кого и «надежда российской науки». Спасибо, что пришли, Николай Андреевич. Жаль, правда, что мало посидели. Кстати, разговор о нравственном совершенствовании человечества мы с вами еще продолжим.