Фридрих Незнанский - Тигровая шкура, или Пробуждение Грязнова

— Ну, во-первых, не моего звонка, а этого хмыря из Хабаровска, а во-вторых… Ты меня окончательно запутал своими выкладками, и я уже ничего не могу понять.

— А ты раскинь своими милицейскими мозгами и сразу все поймешь, — полушутя-полусерьезно посоветовал Полуэктов. — Сейчас самый что ни на есть проход кеты: Браконьерами все протоки по Амуру забиты, и вся милиция с рыбоохраной и охотоведами брошены на это дело. А у хабаровского инкогнито, судя по всему, большой интерес в нашем районе, и он…

— Не добившись желаемого успеха от телефонного звонка Безносову, — подхватив полуэктовскую догадку, развил ее Грязнов, — звонит бывшему начальнику МУРа, зная, что тот должен, просто обязан отреагировать на это предупреждение?

— Вот именно, обязан отреагировать. И он, видимо, хорошо знает, что именно тебе, генералу Грязнову, пойдут на помощь, сняв для этой цели милицейские посты с реки и бросив их на несколько дней, а возможно и на недельку-другую, в тайгу. Так что, дорогой мой, наплюй и забудь.

Грязнов «наплевал» и «забыл», благо надо было составлять карту промысловых точек на осенний заброс в тайгу. И вспомнил он об утреннем звонке из Хабаровска уже поздним вечером, вернувшись домой и заваривая душистый чай на успокоительных травках. Вспомнил, и снова что-то неприятное зашевелилось в его груди. Впрочем, если говорить честно, не давал покоя даже не сам тигр, за шкуру которого было кому-то проплачено полнокровной валютой, а тот факт, что «инкогнито», как нарек добровольного информатора Полуэктов, звонил не столько охотоведу Грязнову, сколько генералу милиции Грязнову, который по своей прежней работе был завязан на организованном криминальном мире России.

Это был подарок судьбы.

К вечеру, когда парашютисты из команды Шаманина уже с ног валились, забивая уходящий по распадку пожар, над сопками загустились тучи, в верховье Дальнего урочища громыхнули первые раскаты грома, почерневшее небо прорезали длиннющие стрелы молний, и на тайгу обрушился страшной силы ливень, окончательно забивший расползающиеся очажки огня.

Ближе к утру потянуло свежим ветерком, дождь прекратился, и Шаманин наконец-то выбрался из палатки, которую едва успели натянуть, опередив ливень.

Над сопками еще лохматились разбегающиеся тучи, однако в белесые прорехи уже пытались пробиться солнечные лучи, высвечивающие вершинки деревьев на сопках. Сергей сладко потянулся, на глаз определив, что денек будет погожим. И если их сегодня вывезут с этого пожара, то можно будет покайфовать пару дней в поселке.

Отыскав глазами бочажок с дождевой водой, где можно было бы и руки сполоснуть, и лицо умыть, он уже направился было к ложбинке, как вдруг услышал за спиной шорох и увидел выбирающегося из-под опущенного полога Кричевского, который все эти дни провел вместе с командой парашютистов на пожаре и даже умудрился сдружиться с ребятами.

— Господи, вот уж, право, кому не спится!.. — беззлобно пробормотал Шаманин, догадываясь, с чего это вдруг столичный эколог, командированный российским отделением «Гринписа» в Хабаровский край, поменял комфорт теплого спального мешка на выжженный, черный горельник, пропитанный прогорклой вонью пожарища. Тот хотел буквально все потрогать собственными руками, хотел узнать, что такое экология Дальневосточной тайги, и, будучи таким же молодым, как парашютисты, желал на собственной шкуре прочувствовать не только «романтику» и «героику» работы парашютиста-пожарного, но и увидеть воочию все последствия, которые несет в себе глубинный таежный пожар. Он не стеснялся расспрашивать, казалось бы, о самых элементарных вещах, и когда укладывались ночью спать, разложив под спальники нарубленный лапник, попросил, чтобы его взяли на обход пожара. «Оно тебе надо — ноги ломать?» — отозвался кто-то из парней, однако Кричевский настаивал.

— Сергей! — позвал он, наконец-то выбравшись из палатки. — Ты же обещал.

— Прости, Женька, не могу, — качнул головой Шаманин.

— Но ты же обещал!

— Ну, во-первых, не обещал, а сказал, что утро вечера мудренее, а потом это даже не обход, а пробежка по краю горельника.

— Думаешь, в ногах мешаться буду? — Кричевский насупился, понимая в то же время, что ему, москвичу «повышенной упитанности», не угнаться за жилистым парашютистом, который при росте метр восемьдесят весил не более семидесяти килограммов и мог сутки не спать на пожаре, прокладывая минерализованные полосы и разваливая тяжеленной бензопилой «Дружба» вековые кедры.