Гарри Кемельман - В субботу рабби остался голодным

— А что ты предлагаешь? — Рабби был уязвлен.

— Ты сказал, что это осквернение могилы. Очень хорошо — значит, ты можешь обратиться к городским властям. Ты можешь поговорить с миссис Хирш.

Он покачал головой.

— Я никогда на это не пойду. Я пока еще служащий конгрегации, и если избранные ею представители собираются сделать то, чего я не одобряю, я не могу обращаться с протестом в какие-то внешние органы.

— Мне кажется, — едко сказала Мириам, — что тебя гораздо больше волнует твоя борьба с правлением, чем Хирш. Ты отмежевался от их деятельности, но если, как ты утверждаешь, тебя возмущает именно осквернение, то что ты делаешь, чтобы его предотвратить?

— Что я…

— Самое меньшее, что ты можешь сделать, — это доказать, что произошло в действительности.

— Вот как? И каким образом?

— Если бы нашли записку, это доказывало бы, что это самоубийство, так?

— Но если не нашли — это еще ничего не доказывает. Это негативное доказательство.

— Мне кажется, что если ты можешь доказать, что нечто имело место, то должен суметь доказать и то, что этого не было.

Рабби сознавал, что ее тонкая издевка над логикой — следствие обиды на его скрытность.

— Но разве ты не понимаешь, — сказал он терпеливо, — что сама по себе возможность что-то доказать еще не означает…

— Я знаю только то, что если один человек что-то сделал, другой человек наверняка способен выяснить, что именно. Кроме того, нужно подумать и о вдове. Тут в городе крутится один следователь из страховой компании, и миссис Маркус — помнишь, она звонила? — сказала, что ее подруга миссис Хирш боится потерять страховку, если он докажет, что это было самоубийство.

— Ему это доказать не легче, чем нам доказать, что это был несчастный случай.

— Да, но он может создать ей кучу проблем — например, они будут тянуть с выплатой денег до бесконечности. Дэвид, ты должен что-то сделать.

— Но как, женщина, как?

— Я не знаю. Ты — рабби. Это по твоей части. По крайней мере, ты мог бы попытаться.

С минуту он напряженно смотрел на жену

— Хорошо, Мириам, попытаюсь. Я позвоню Лэнигану и спрошу, не согласится ли он вместе со мной пройтись по всем имеющимся фактам. Может, на что-то и наткнемся.

— Я предлагаю лучший вариант, — сказал шеф полиции рабби, когда тот ему позвонил. — Я слышал, вы прихворнули, так вместо того чтобы встречаться завтра у меня в офисе, давайте я захвачу материалы по делу и заеду к вам сегодня вечером.

— О, я не хочу вас так затруднять.

— Послушайте, рабби, вы, наоборот, окажете мне услугу. К Глэдис сегодня придут подруги, а мне совсем не хочется участвовать в этой дамской вечеринке.

— Ну, если так…

— Именно так. У меня есть еще идея. Скажите, Чарли Бим еще не говорил с вами?

— Бим?

— Тот, что проводит расследование для страховой компании. Что, если я приведу его с собой?

— Прекрасно.

— Вот и чудно. — Лэниган коротко рассмеялся. — Я вообще-то рассчитываю получить удовольствие от этих посиделок.

— То есть?

— Вы же надеетесь доказать, что это несчастный случай, а Бим, естественно, будет упирать, на то, что это самоубийство, чтобы его компании не пришлось раскошеливаться. А я на этот раз посижу в сторонке и с удовольствием понаблюдаю, чья возьмет.

Из уважения к гостям рабби сменил халат на брюки и футболку. После взаимных приветствий и представлений кровно заинтересованная в этом деле Мириам решила, что встреча неофициальная, и осталась в комнате.

— Наверное, стоит пробежаться по всем известным нам фактам, — сказал Лэниган, — а потом их обсудить. Он открыл папку. — Значит, так: Айзек Хирш, Брэдфорд-лейн, 4, женат, белый, возраст пятьдесят один год, рост пять футов три-четыре дюйма, вес сто девяносто фунтов. Вы его знали, рабби? Встречали когда-нибудь?

Рабби покачал головой.

— Сложения он был примерно такого, как Чарли. Может быть, чуть пониже…

— У меня пять футов и пять дюймов, — сказал Бим.

— Я так и думал. Я останавливаюсь на этом, потому что это важно, как вы потом поймете. Так. Значит, вечер пятницы 18 сентября, канун вашего Йом-Кипура. Хирш приезжает домой из Годдардовской лаборатории, где он работает, в свое обычное время — чуть позже шести. Правда, в данном случае это необычно, потому что все остальные евреи ушли с работы немного раньше. Но хотя Хирш и был евреем, он не ходил в синагогу, поэтому пробыл на работе до конца рабочего дня. Он приехал домой и оставил машину перед домом, вместо того чтобы поставить ее в гараж…