Владимир Югов - Одиночество волка

Он, пожалуй, уснул, ибо услышал почти рядом:

— Потчевать можно, неволить грех. — Это был старческий голос.

Открыв глаза, он увидел из своего укрытия что-то очень похожее. Волов! Сразу узнал Алексей, своего одногодка, встретившегося в первые дни службы в части, где начиналась «пересортица».

Волов стоял в сторонке и был на белом фоне снегов высок, плотен и очень красив. С ним рядом какой-то тип (Хоменко). Как бывший студент, проходивший военку, держался старшине в затылок, точно оттягивая время прибытия к месту службы. Третий вдруг упал в снег. Леха и его узнал: Иван Хатанзеев.

Иван потом, наедине с Воловым, назвал фамилию сбежавшего из тюрьмы, догадываясь, что это тот самый сибиряк, с которым он службу начинал, раздумчиво сказал:

— Ты, старшина, начинал, а я ехал с ним вместе. Вот и скажи, что бога нет. Каждому свое горе.

О своем горе Иван уже однажды тайком Волову ведал. Это было уже в части, откуда они демобилизовались. Перед стрельбами рядовой Хатанзеев попросил старшину поставить его в наряд: «Не могу, товарищ старшина, на винтовку глядеть… Что дома буду делать — не знаю!»

Они потом ушли, и стало еще холодней. Он еще надеялся прорваться к городу Козла по воздушной дороге. На всякий случай он забрался в вертолет — можно отогреться. Но внутри была холодина, и на его счастье, кучей лежали в углу матрацы: кому-то собирались их доставить — в какую-то экспедицию или в школу-интернат. Он забрался в середину, и, позабыв обо всем, уснул.

Проснулся он в этот раз уже тогда, когда в проеме железной коробки, грохочущей и злой, откинув осторожно матрацы, увидел внизу волков. Он потом понял: набросились на человека, который стонал неподалеку от него.

Волки не верили в расправу. По потемневшему снегу ударил первый выстрел. Вздыбилась в предсмертной судороге первая жертва. В страхе заметались, мешая друг другу.

Во всех их бешеных маневрах проглядывала угрюмая непокорность. Но волки были беззащитны на белом этом снегу. Вертолет только не задевал землю. Игра продолжалась. «От леса отрезай», — крикнули из кабины. Стрелков было трое.

Волки уходили к забору леса. Первый пилот горячился. Тоже деятели! С вами только зря жечь горючее!

Внизу устало прилегла земля. Полоскалась река, засиненная первым льдом. Вертолет нащупал себе место. Была нейтральная полоса — между тундрой и тайгой.

Их, видно, встречали. У бугра стояли две нарты и вездеход. Леха слышал, как молодой голос ругал кого-то за то, что так задержались. Человек, которому принадлежал голос, видно прощупывал у раненого пульс. Кто-то путанно рассказывал, как на стадо напали волки. Врач меньше слушал — раздумывал, куда положить покусанного — на вездеход или на нарты? Решил на нарты.

Вездеход осветил нарты прожекторами. Олени съежились. Они были сильно выработавшиеся.

Покалеченный зверьем не стонал, а как-то глухо охал. Ему, конечно, не легчало и после уколов. У него было небольшое скуластое лицо, широкий лоб, тронутый первой паутиной морщин. Глаза влажные, он их пытался приоткрыть, обнажая голубые помутневшие зрачки. Лицо его спало от потери крови. Кровь была на густых черных волосах, коротких и жестких, на щеках. Нижняя губа разорвана, припухла и посинела.

Леха все это видел. Народу скопилось много, и он вышел незамеченным, затерялся среди них.

Молодой врач в очках, осторожно вытер лицо и губы человека, бережно протер глаза. «Пить, пить!» — попросил тот на своем языке. Язык был Лехе понятен.

— Попей, мужик, — сказал один из стрелков.

Громадным усилием воли раненый заставил себя не уронить голову, жадно напился.

— Тебя не видел в тундре, — прошептал он, прерывисто дыша. — Сам пришел? Я тебя буду любить. Не знаешь меня — помогаешь. — И уронил голову. — Без русских мы…

— Что вы возитесь? — подошел врач. — Побыстрее, побыстрее!

Уплыл вездеход. Леха хозяином сел в одну из оленьих упряжек. Хозяин, брат покусанного, забыл о них, поехав на вездеходе. А вертолет барахлил.

Шел мелкий снег. Желание было подойти к вертолетчикам и полететь с ними. Их было двое. Они разговаривали о девчонках. По части девчонок было у одного все упрощено, и говорил он охотно. Вроде и нашел одну — не согласилась сюда приехать в тьму-тьмущую. Познакомился, знаешь, со второй. Но пока ты тут служишь, находятся ловкачи. Отпуск в этом году не брал и домой потому не ездил. Сам виноват. Девчонок с Большой земли надо атаковать всеми недозволенными приемами. Жилья тут если нет — говори, что навалом. По части природы — тоже сочиняй. А деньги — так это, мол, с деревьев стригут! Чем-то возьмешь. Но, если правду говорить, то все, что делается, к лучшему. Если к лучшему мы в одно прекрасное время не встречаемся или, встретившись, расстаемся, значит, все было пустяки, верно? Точно. Как вечер уходит в ночь, а ночь потом течет в утро! Днем лишь многое становится для тебя смешным или обидным.