Наталья Александрова - Венец Гекаты

— Понимаете, — говорила Лиза, помешивая ложечкой несладкий чай, — я уезжала на две недели. Да и раньше-то забегала не слишком часто — концерты, занятия, репетиции… Но она была такой бодрой, приветливой, всегда радовалась жизни, никогда не жаловалась на болезни. Все необходимое у нее было, лекарство я ей привезла из Вены, соседка продукты покупала.

— Сколько же ей было лет? — поинтересовался Старыгин.

— Выяснилось, что восемьдесят семь, — грустно улыбнулась Лиза, — но она всегда из кокетства убавляла свой возраст. Знаю, что вы хотите сказать, но все это так неожиданно! В общем, ценностей у нее в доме особых не было — мебель кое-какая, безделушки. А клавесин она давно пообещала мне, потому что Славику он совсем не нужен. Славик — это ее внучатый племянник, в общем, парень довольно противный, но мы с ним почти незнакомы.

— Вы точно видели ее завещание? — спросил Старыгин.

— Однажды при мне она написала что-то на разлинованном тетрадном листочке и сказала, что это — выражение ее последней воли. Мне, конечно, неудобно было читать, но Амалия Антоновна, хоть и была удивительно доверчивой и легкомысленной — кстати, не только в старости, помню, бабушка ее вечно за это ругала, — однако не в полном маразме. Денег соседям в долг даст — и никогда не напомнит, чтобы вернули, дверь откроет, не разбираясь и не спрашивая, с посторонними людьми разговорится и даже домой их пригласить может… Правда, в последнее время она из дому не выходила.

— Возможно, она сунула листок куда-то и забыла?

— Возможно, — вздохнула Лиза, — вы не подумайте, что я из-за денег, мне просто хотелось иметь что-то на память. Старушка-то надеялась, что Славик поселится в ее квартире и сохранит все, что ее окружало. Я этого Славика видела всего раза три, но сразу поняла, что все, что выглядит в его глазах обычным старьем, он тут же отправит на помойку. Понимаете, он серый жутко, не представляет, что старые вещи могут иметь какую-то ценность. Я думала, если он не согласится просто так клавесин отдать, я его выкуплю. И поэтому ему не говорила, что все вокруг — ценное. Он жадный такой…

— Есть такие люди, — согласился Старыгин. — А что, и правда у нее мебель была ценная?

— Я не очень в этом разбираюсь, — призналась Лиза, — вот клавесин был очень красивый.

— Откуда он у нее?

— О, там целая история! Он достался ей от какой-то дальней родни, и в семье всегда считалось, что это — клавесин Марии-Антуанетты.

— Той самой? — недоверчиво спросил Старыгин. — Несчастной французской королевы, которой отрубили голову во время Великой французской революции?

— Конечно, я в это не верю, — согласилась Лиза. — Амалия Антоновна каждый раз рассказывала эту историю по-разному. Скорее всего, все пошло оттого, что под крышкой клавесина в углу есть вензель «М» и «А», вот такой, — она нарисовала на салфетке.

— Вензель, конечно, похож на монограмму Марии-Антуанетты, — протянул Старыгин, — но это ведь ничего не доказывает… мало ли имен начинаются точно так же…

— Разумеется, я же говорила, что сама не верю в эту романтическую историю, а клавесин мне хотелось иметь просто на память об Амалии Антоновне.

Снова глаза у девушки потемнели, как Нева перед грозой.

— А как же он оказался у антиквара?

— Ох, это ужасно! — Теперь в голосе Лизы звенели слезы. — Этот урод, ее племянник, приехал в Петербург совершенно случайно, буквально на второй день после ее смерти. И продал этому типу всю мебель оптом, еще не похоронив тетку!

— Силен! — восхитился Дмитрий Алексеевич. — Отчего же он так торопился?

— От жадности, — вздохнула Лиза, — я думала, что убью его на месте. А когда вытрясла из него, за сколько он все продал… Все вместе — за пять тысяч евро!

— Ужас какой, — вздохнул Старыгин, — это же гроши. Антиквар его просто надул!

— Да пропади оно все пропадом! — Лиза махнула рукой. — Я поехала в магазин наудачу, и как вы думаете, сколько заломил этот, с позволения сказать, антиквар за клавесин? Пятьдесят тысяч евро! И это только за клавесин!

— Ну надо же.

— Подумать только, обманом скупил мебель за гроши, и теперь… А у меня и десятой части таких денег нет.

— Что вы удивляетесь, антикварный бизнес — весьма криминальное занятие… — Старыгин допил остывший чай.

— Сейчас-то я понимаю, а тогда просто вышла из себя от такой несусветной наглости! И ведь совершенно ничего не боится — ни милиции, ни суда! Хотя какой суд? Завещания-то у меня нет на руках… Видно, придется смириться.