Валерия Вербинина - Ангелов в Голливуде не бывает

– Англичане съехали, – сказала Нина. – Еще утром. Что случилось? У вас странный вид.

– Передай Иванову, что никакой записной книжки нет, – сказала я. – Это приманка для… в общем, приманка. – И я объяснила ей, почему так думаю.

– Человек не станет так улыбаться, если он потерял важные документы. Так улыбаются только тогда, когда добиваются своего. Он хотел их потерять. Значит, они ничего не стоят.

– Мне надо отлучиться, – решительно сказала Нина. – Я вернусь вечером.

Но она вернулась только на следующее утро и принесла мне кусочек папиросной бумаги, на которой рукой Габриэля было нацарапано несколько строк.

– Наш договор аннулирован? – спросила я. – Вы не поможете мне вытащить его?

– Ничего не аннулировано, – ответила Нина. – Вашим заданием становится Эрих. Судя по всему, он более важен, чем мы думали. – И она объяснила, что именно от меня требуется.

– Я хочу, чтобы Габриэля вытащили из тюрьмы, – сказала я. – Как можно скорее. Нужны деньги – говорите, сколько.

– Как только он опять попадет в тюремную больницу, – сказала Нина, – мы его вытащим. Оттуда легче всего бежать.

– Опять? – Я похолодела. – Что это значит?

Нина поколебалась, но потом сказала:

– После того как вашего друга арестовали, его били по голове. После этого у него начались страшные головные боли. И он частично потерял зрение.

Через три месяца Габриэлю устроили побег, но он не сумел покинуть пределы Франции. Место, где он скрывался, выдал предатель. Габриэль, однако, почувствовал неладное и успел бежать. Двух человек, которые прятались с ним, схватили и расстреляли. Долгое время я не имела о нем никаких вестей, но потом обнаружила в почте открытку с текстом, написанным его рукой, и цитатой из стихотворения. Жизнь моя в этот период была очень странной. Я по-прежнему жила и даже снималась в Голливуде, но также возила в Швейцарию чемоданы с деньгами и встречалась там с Эрихом, который меня обожал и неоднократно предлагал выйти за него замуж. Иногда я ловила себя на том, что могла бы влюбиться в него, не будь он немцем. Но родина – как второе сердце: его не вырвешь у себя из груди. Радио доносило последние новости: Сталинград пал, нет, Сталинград держится. Я фотографировала документы, написанные непонятным шифром и сопровождающиеся чертежами. Может быть, сказал Иванов, это поможет приблизить конец войны. Однако нет такого человека, которого можно обманывать вечно, и Эрих стал меня подозревать. Иванов приказал мне все бросить и считать себя отныне свободной от всех обязательств. Но я не могла уехать из Швейцарии, не встретившись с Габриэлем. Он сражался в Сопротивлении, и наша встреча несколько раз срывалась, но в конце концов все же состоялась. Он поседел и носил очки, мой бедный Габриэль. Я обняла его и залилась слезами.

– Я не брошу свою страну, пока идет война, – сказал он. – Клянусь, я приеду к тебе, как только она закончится.

Подняв голову, я увидела напротив Эриха. Несмотря на все принятые мной меры, он все же выследил меня, и выражение лица у него было такое, какое я еще никогда не видела ни у одного человеческого существа.

Я испугалась, что он убьет Габриэля или нас обоих. То, что мы находились в людном месте, не очень-то успокаивало. Эрих подошел к нам, я встала так, чтобы оказаться между ним и Габриэлем (что было не так-то просто, учитывая, что Габриэль тоже пытался заслонить меня).

– Вот, значит, как, – проговорил Эрих по-французски и затем обратился ко мне на «вы». – Зря вы думаете, что я могу причинить вам вред. На это я неспособен.

Я вернулась в Америку. В 1944 году умерла миссис Миллер, оставив завещание, по которому все ее имущество отходило мне. Оно состояло из двух многоквартирных домов и земельных участков, большинство из которых располагалось на территории Лос-Анджелеса. Тогда их стоимость была невелика, и адвокаты дали мне понять, что миссис Миллер вкладывала деньги крайне неумело; но прошло время, и все изменилось. Стоимость одних участков взлетела в цене, на других обнаружили нефть. Благодаря посмертному дару миссис Миллер я смогла снимать фильмы, какие хочу, поддерживать привычный уровень жизни и заниматься благотворительностью.

Но все это будет потом, а в мае 1945-го, рано утром, я бежала по перрону, на который прибыл поезд. Туман стоял колышущейся стеной, из которой выныривал то носильщик, с изумлением смотревший на меня, то кто-то из встречающих. Потом я увидела Габриэля, и бросилась к нему, и обняла его так крепко, что у меня самой перехватило дыхание.