Татьяна Степанова - Пейзаж с чудовищем

– Да, неприятная история. – Дуся вздохнула. – Я понимаю, в таких случаях сразу вываливается все дерьмо, какое есть. На всех. И на меня тоже. Немало дерьма вывалили вам, полковник, на нас и про нас, да?

– Идет следствие. Как видите, за сутки мы пока не докучали вам ни допросами, ни очными ставками.

– А что толку допрашивать? – хмыкнула Евдокия. – Кто сам признается-то? Нет, это такое дело… я понимаю. Но я никого не убивала, поверьте мне.

– Я приму ваши показания к сведению.

– А я видела вас там, у детской, когда вы схватили мальчишку на руки и побежали с ним к машине, – сказала Евдокия. – Такой поступок! Феликс в ступор впал – он всегда так. В тех случаях, когда надо действовать по-мужски, решение принимать, он ни бе ни ме. Такой уж характер. Тряпка. А вы… герой, полковник! Вы мальчишку спасли.

– Я никого не спас.

– Промедление смерти подобно, разве не так? – спросила Евдокия.

Она стояла перед полковником Гущиным на фоне картин Юлиуса фон Клевера, повернувшись к ним спиной. И приняла изящную вычурную позу. Хламида – роза из шелка – словно распустила лепестки вокруг ее хрупких плеч и тонкого стана.

– Вы бывали в этом доме раньше? – спросил Гущин, чувствуя, что не может отвести от «чертовки» глаз.

– О да, я приезжала. Но это было давно, полковник. Потом много лет я избегала этого дома как чумы.

– В каких отношениях вы с Феликсом Саниным?

– Сейчас, на данный момент, ни в каких. Просто один круг, одна светская тусовка. Ах, полковник, сейчас и от «света» мало уже что осталось. Все разбились на кучки по интересам. Все друг друга ненавидят. Полный раздрай.

– А раньше у вас с Феликсом был роман?

– Нет. – Евдокия, прищурившись, уставила на Гущина свои зеленые глаза. – Возможно, на какой-то миг мне показалось, что кроме пиара получится что-то большее. Но я быстро уразумела – нет, только не с ним.

– Почему?

– Знаете, я себе тоже этот вопрос задавала, – Евдокия усмехнулась. – Вас – такого опытного зрелого мужчину – не удивляет тот факт, что Феликс получил свое чадо в результате ЭКО и суррогата? Ни одной бабе не сумел это самое, а? Вдуть? – Евдокия сделала к Гущину маленький шажок, заслоняя собой «Пейзаж с чудовищем». – Сколько пересудов на эту тему в сети! И он не гей. Никто за ним этого никогда не замечал. Он вот такой у нас.

– Какой же?

– Никакой. Меня это огорчило, когда мы с ним общались. И я с ним порвала.

– У меня есть сведения, что вы угрожали его ребенку.

– Я не угрожала малявке.

– Свидетель утверждает обратное.

– Кто? Юлька Смола? Она компру на всех собирает, Гарика женить на себе хочет хоть как – хоть шантажом, хоть ворожбой. Дура набитая! – Евдокия поморщилась. – Это ее кулинарное шоу никто не смотрит, всех тошнит. Или, может, вам горничные про меня наговорили? Они вообще дебилки, Феликс их обеих на помойке подобрал. И Капитолину он из тюряги вытащил, она не знает, на ком зло сорвать. Так вот на мне – если это она ваш свидетель. Не верьте, полковник. Мне глубоко безразличен и Феликс, и его чадо. Я женщина обеспеченная, свободная. Я знаменитость. Мне нужен в качестве супруга яркий, достойный человек. А не тот, над кем в сети потешаются, что у него вялый конец. Ах, полковник, сейчас вялые концы – это просто повальная проблема. Ни у кого из мужиков не стоит. Уж сколько я искала, а я человек искушенный. – Она приблизилась к полковнику Гущину еще на шажок. – Среди кого я только не искала – среди всех! Среди государственников, анархистов, либералов, коммунистов, русофилов, евроскепитков, русофобов, русофигов, еврофигов, ура-патриотов, гудбай америкосов, православных сталинистов, нацбольшевиков, монархистов – везде увы, увы, увы. Одни слова, как понос, и в постели тоже – одни высокопарные речи, а потом храп. И ваших коллег-силовиков завлекала, все без толку – все на стероидах, все супермены. А сунешь руку в гульфик – вялый сморщенный дружок, годный лишь для пи-пи. Ах, полковник, я знаю, что обо мне говорят – развратом корят, в Инстаграме обзывают по-всякому. Я кротко терплю все наветы и напасти. Я ведь хочу так мало: найти себе мужика – не шизоида, и не оратора, и не борца с хрен его знает чем. А мужа, с которым можно строить крепкую семью, родить ему детей. Без всяких пробирок и донорства яйцеклеток.

Гущин видел: она издевается и печалится одновременно.

– Что вы хотели мне сказать? – спросил он.

– Не подозревайте меня в убийстве, пожалуйста, – совсем по-детски, сложив губки бантиком, попросила сорокатрехлетняя Евдокия. – Я этого не перенесу. И клянусь вам, что никого не убивала. Я вообще не знала, куда клуб нас пить привезет. Для меня оказалось гадким сюрпризом, что мы приехали в Топь к Феликсу.