Сергей Царев: Предательство. Последние дни 2011 года

Завтрак затянулся. Михаил Брунов, так он значился когда-то в российском паспорте, с родителями более двадцати лет назад переехал в Нью-Йорк. Отец занимался коллекционированием русской живописи, сумел кое-что переправить за рубеж, что позволило первое время жить безбедно. Потом соотечественники провели небольшую аферу, и семья лишилась большей части состояния. Отец подрабатывал тем, что оказывал услуги в оценке произведений русской живописи, а Михаил, после проб себя в разных профессиях, остановился на журналистике. Пробиться на полосы серьезных изданий не удалось, пришлось ограничиться интернет-изданиями средней руки. Поэтому писал много и обо всем, чтобы как-то обеспечить приемлемый уровень жизни.

Первоначально эту встречу Олег Борисович воспринял настороженно, предполагая, что журналист сотрудничает со спецслужбами и появился не случайно. Но срочная информация, полученная по его запросу, не содержала ничего подозрительного.

Олег Борисович четко определил суть Майка Бруноффа — считает себя талантливым, но ситуация не сложилась. Нет надменности, но любит пускать пыль в глаза, поэтому и заговорил с Олегом Борисовичем. Из-за многообразия тем, которые Майк затрагивал в своих статьях, потерял или не приобрел глубоких знаний для серьезных публикаций. Но одно он воспринимал четко: все, что делают США, — это правильно.

Вторая встреча состоялась вечером того же дня по предложению американца в баре. Вечер у Олега Борисовича был свободен, Майк, он же Михаил, был приятным собеседником и легким в общении. Журналиста интересовали житейские нюансы, городские зарисовки, которые четко описывал Олег Борисович. Не акцентируя, Майк сравнивал свои российские воспоминания двадцатилетней давности с тем, что рассказывал его визави, отвечая на вопросы журналиста.

Чем дольше продолжался разговор, тем отчетливей Олег Борисович понимал, что Майк хотел понять, действительно ли он выиграл от переезда родителей в США, когда в России назревали серьезные перемены, когда появилось большое количество богатых и очень богатых людей, многие из которых не имели стартового капитала. Мысль, что отцовский капитал и его связи могли послужить хорошей стартовой площадкой к другой интересной жизни, несколько раз прозвучала и, очевидно, не давала ему покоя. Поэтому в разговоре преобладали экономические аспекты России.

От экономики России, которая интересовала американца как в личном, так и в профессиональном плане, плавно перешли к экономике США, ее роли в функционировании мировой финансовой системы. Во всех вопросах беседы Олег Борисович и Майк достигали приемлемого взаимопонимания. Лишь в вопросе астрономического государственного долга не могли прийти даже к весьма условному взаимопониманию.

— В ближайшие дни госдолг США достигнет пятнадцати триллионов долларов. Это почти сто процентов ВВП. До каких пор он будет расти? — спросил Олег Борисович.

Журналист не знал ответа, но согласился, что, несмотря на ограничения бюджетных расходов, долг будет расти, и в ближайшие годы он будет только увеличиваться.

— Это финансовая пирамида, которая не может до бесконечности расти, она когда-нибудь лопнет и обрушит всю мировую систему.

— Конечно, она лопнет, если наши яйцеголовые нобелевские экономисты и финансисты не придумают способа списания долга, — согласился Майк.

— Но вся эта пирамида позволила вам, американцам, во всем мире приобрести реальные ценности, внедрив в мировую систему пустые бумажки под названием «доллар».

— И что я приобрел? — с тоской в голосе спросил американец русского происхождения.

Олег Борисович неожиданно рассмеялся, увидев обреченное лицо собеседника, и предложил:

— Давай выпьем за Россию, которую нельзя потерять.

— Почему?

— Потому, что она очень большая и никак не может потеряться. Ее видно со всех концов нашего шарика.

Сергей Георгиевич стоял у стеклянной двери кабинета, ведущей на балкон. Он только что очистил балкон от снега, коричневая плитка местами была покрыта тонким слоем льда. Воробьи, живущие в чердаке крыши над кабинетом, слетелись и стали прыгать по балкону в поисках случайных крошек. Они осторожно приближались к двери и опасливо поглядывали на человека, стоящего за дверью. Заочно они были знакомы и всегда следили за его передвижением во дворе. Утром и вечером он подсыпал корм в кормушки. Стоило лишь ему направиться к кормушкам, как тишина деревенского двора нарушалась звонким воробьиным щебетанием, на который отзывались стайки других воробьев, живущих по соседству, а потом к ним присоединялись голосистые сороки.