Фридрих Глаузер - Температурная кривая. Перевод с немецкого Людмилы Шаровой

«Он сознался, что был там, – подумал Штудер. – Он тоже носит бороду. Правда, ее нельзя назвать курчавой, эту острую прямую бородку. Но сходство с фотографией над кроватью Софи несомненно есть – почему у меня вдруг появилась такая шальная мысль? Геолог и священник – одно и то же лицо?» – Он снова пристально посмотрел на обе женские фотографии, которые лежали у него на коленях.

– Я тогда не мог присутствовать на похоронах моего брата… Когда я добрался через месяц до Феза, Виктор был уже под землей. Я даже не смог посетить его могилу. Как мне сказали, как раз тогда разразилась эпидемия оспы и его похоронили в братской могиле…

Штудер вытащил свою записную книжку, чтобы дополнить абзац «Клеман Алоиз Виктор»; сложенный лист бумаги выпал оттуда на пол. Священник оказался проворнее, он поднял его и вернул вахмистру – но на короткое мгновение он задержал листок в руке и внимательно на него посмотрел… «Спасибо», – сказал Штудер, наблюдая за Белым Отцом из-под опущенных ресниц. В данный момент это название совсем ему не подходило. Кожа его слегка загоревшего лица вдруг стала серо-пятнистой. И вахмистр был готов поклясться, что мужчина с маленькой острой бородкой побледнел…

Почему? Штудер положил сложенный листок подчеркнуто небрежно в свой нагрудный карман. Какой плотной была бумага! Он не заметил этого в Базеле, когда он хладнокровно положил в карман температурную кривую перед носом розового полицейского санитара…

Отец Маттиас узнал температурную кривую? Где он ее мог видеть? У капрала-ясновидца?

И в первый раз у вахмистра Штудера зародилось подозрение, что история о капрале-ясновидце, которую он считал сказкой, могла иметь какое-то значение – не оккультное, не матафизическое, не ясновидящее, нет! Можно было оценить историю о капрале-ясновидце, как глупый шахматный ход, который сделал умный противник. Сделал плохой ход, пожал плечами, но потом обнаружил, что после шести-семи ходов он попал в засаду… Необходимо все, что было связано с этой историей о ясновидце, хорошенько проверить. Это будет не просто сделать отсюда из Берна. Но зря что ли у него были хорошие знакомые в Париже? Например, комиссар подразделения Маделин, которого называли «патрон» более дюжины инспекторов? Или ходячая энциклопедия Годофрей? Хотя только по побледнению теорию строить, конечно, нельзя. Вообще любую теорию! Сначала и прежде всего нужно было разобраться с теплыми отношениями семьи Клеман. Да! Разобраться! Только после этого можно будет решить, что делать дальше.

И Штудер написал под абзацем о Клемане Викторе Алоизе: «Братская могила» – и подчеркнул это двойной чертой.

Священник стоял у окна и смотрел во двор.

– Эпидемия оспы, – продолжал он. – Я пoпросил показать мне историю болезни моего брата. Все истории болезни за 1917-й год были в наличии, даже история болезни неизвестного негритенка, где было записано: «Мулат, пяти лет, доставлен… летальный исход…» А история болезни моего брата отсутствовала. Да, инспектор, ее не было. – «Мы не знаем… Мы сожалеем…» – Через три месяца после его смерти уже нельзя было найти историю болезни…

Невероятно, не так ли?

А через четырнадцать лет пророчествующий индивидуум, после того, как я вывел его из транса, сказал мне: «Мертвый принесет женщинам смерть. Он хочет отомстить. Мертвый принесет женщинам смерть…» Ясновидящий капрал повторил это, потом он описал моего брата, его курчавую бороду, его очки… Я знаю, Вам трудно себе представить, как это подействовало на меня; для этого Вам нужно знать Геривилль. Вам нужно было бы увидеть мою комнату, наполненную зелеными сумерками, городок за стенами моего дома, Блед… Блед – это по-арабски значит «страна». Еще нужно рассказать о равнинах, бесконечных, на которых растет сухая трава степной ковыль, она никогда не бывает сочной, она растет уже как сено… И тишина на плоскогорье! Тишина!.. Я привычен к тишине, поскольку я достаточно долго жил в безмолвии пустыни… Но Геривилль другой. Поблизости от городка находится надгробный памятник святого Марабута, пастушьи племена совершают паломничество к нему – они идут молча. Глубокая тишина поглощает даже звуки рогов, когда происходит смена караула в казарме.

Барабаны не гремят, они только глухо бормочут под ударами барабанных палочек… И теперь представьте, в моей комнате, залитой зеленым светом, неизвестный человек описывает моего брата, говорит его голосом… – Отец Маттиас затих на последнем слове. Внезапно он повернулся – три широких шага – и он стоял перед вахмистром. Он быстро спросил и его дыхание перехватило: