А. Миров - Раз-раз, зато не Микаэль

– Вот эти персики. Килограмма два.

– Здравствуй, Мишенька, – бабуля подскакивает и начинает воевать с непослушными пакетами. – А посмотри, какие абрикосы! – пока силы не на стороне старости. – Не абрикосы, мёд! Вредный целлофан. А груши не возьмёшь? Сладкие, хоть с чаем ешь.

– Возьму. И малину возьму.

– Экий берун, – ворчливо заметила соседняя торговка, поправляя зелёную косынку. – Лучше бы Карапетяныча взял. А то, как мимо не пройдёт, так, почитай, минус овощ, –старуха подняла соскочивший картофель и водрузила его наверх. – А он между прочим цельный день тут шастает.

– Кто, я?! – тело возмущенного Карапетяныча отслоилось от стены супермаркета.

– Правда, Мишенька, ты бы это, принял меры, а то не сбыт, а сплошное разорение. Я тебе ежевички в подарок положила. Приходи ещё.

– Хорошо, что пока есть, что в подарки класть, – загундосила зелёная косынка, перебирая репу.

– Ты же милиция, – подхватили остальные бабульки. – Обязан бороться с преступностью!

– Держи вора, – заголосила старуха. – Вон, рожа какая довольная. Поди, опять чего-нибудь спёр.

– Кто, я? – едва не заплакал Карапетяныч.

– Да, как милиция я обязан. Бороться. Предъявите разрешение на торговлю.

– Зачем? – испугались бабки.

– Чтобы я мог принять меры. Я же милиция. А тут факт кражи на лицо.

– Какой такой кражи? – недобро прищурилась зелёная косынка.

– Государственного масштаба. Ваша предпринимательская деятельность юридически оформлена? Предположу, что нет. Стало быть, и налоги не платите. То есть вы вор.

– Кто, я? – икнула старуха.

– Вы. Собирайтесь. Карапетяныч, ты тоже.

– Кто, я?

– Ты. Свидетелем будешь.

– А точно свидетелем? Свидетелем я могу, – не без гордости сообщил виновник дискуссии.

– Если в карманах у тебя ничего чужого не найду, тогда свидетелем.

– Да это я купил. В маркете! – воришка обернулся на магазин.

– Чек покажи.

– Не взял.

– Значит, он у кассира остался. Пойдём, спросим.

– А если она выкинула?

– Тогда пусть опознает тебя как недавнего покупателя.

– Вот, – Карапетяныч протянул мне украденные продукты. – Два огурца и редис, больше ничего не брал. Честное слово!

– Твои? – спросил я у старухи.

– Не мои! Я ничего не продаю! Просто так здесь села. Гуляю. Воздухом дышу.

– Ага, и пол-огорода своего припёрла, – засмеялись бабки. – Знамо, тоже воздухом подышать. Оно ж в городке воздух-то чистый. Не то, что у нас, в селе.

– Ничего не знаю. Ничего не продаю! – отчеканила зелёная косынка, гордо сложив руки на груди.

– Значит, он не у тебя украл?

– Не у меня.

– Так, может, это он нашёл?

– Может, и нашёл.

– Карапетяныч, забирай.

– Кто, я?

– Ты. Иди в магазин и жди меня. Без вопросов.

Воришка, понурив голову, сгрёб овощи обратно в карман и проследовал в торговую точку. Я отнёс покупки в машину, кинул старухе-партизанке полтинник и прошёл в супермаркет.

– Выбирай, – наказал я. – Встретимся у кассы.

– А что выбирать? – опешил Карапетяныч.

– Что хочешь. Кроме алкоголя. Алкоголь не куплю.

– А остальное купишь? – от удивления он едва не рухнул на пол.

– Остальное куплю. Это будет плата за твой труд.

– Какой такой труд? Бабку ту посадить хочешь?

– Узнаешь потом.

Я двинулся налево, прикидывая, что мне нужно и нужно ли что-то вообще. Карапетяныч, пошатываясь, ушёл вправо. Набрав всяких мелочей, я подошёл к кассе, где уже как штык меня поджидал воришка. Он улыбался во весь рот, радуясь, что, наверное, впервые в его руках не кража, а покупка.

Мужик он неплохой. Просто неумный. Вырос в детдоме. Семью, если таковая вообще была, не помнит. Младенцем его подбросили в больницу, прикрепив к ножке записку с именем и фамилией. Авик Карапетян. Стукнуло по макушке совершеннолетие, выпустился из приюта, украл. По мелочи. Безобидно. Его, конечно, поймали. Осудили. Дали немного, но отсидел от звонка до звонка. Никто его не навещал, как и в детстве.

Вышел. Не один, с клеймом вора. Последствия жизни в городке – все всё слишком быстро узнают и слишком долго помнят. На работу его не брали. Пришлось сделать кражи систематическими. Отметиться успел практически везде. Мелкая личность приобрела широкую известность. Но он славы своей стыдился. До последнего отнекивался. Мог заплакать. От частых переживаний чёрные волосы рано потеряли цвет. Щетина напротив сохранила насыщенность. Вот и ходил, бродил неприкаянный седой с чёрной бородой. Ну не Авиком же его звать? Имя какое-то мальчишеское. Вот за неимением отчества его функцию на себя приняла фамилия.