Марина Крамер - Охота на мстителя, или Дамы укрощают кавалеров

Она вдруг рассмеялась негромко, стараясь не разбудить Женьку:

– Ты даешь! Что случилось? А как, по-твоему? Или у вас, у журналистов, так принято: сперва нагадить, а потом лицо удивленное сделать – ах, боже мой, это чем здесь так отвратительно несет? Так я тебе скажу: статьей твоей несет. Статьей с моей фотографией и фамилией, понятно? Как ты вообще посмел?

– Погоди, дай я тебе все объясню… – начал отец, но Марина жестко перебила:

– Нет уж, это я тебе объясню, чтоб ты понял. Ты не имел права за моей спиной делать такие вещи. Не имел никакого, слышишь, вообще никакого права трогать мое прошлое! Мне не стыдно за то, что я делала. Как выяснилось, людям в городе тоже как-то по фигу, кем я была, они запомнили, что хорошего я для города сделала. А ты и твой сын – вы им чужие, как ни старались через меня примазаться. Вот и полетел твой Димочка белым лебедем на историческую родину. Дерьмо ментовское, денег он захотел! Да не было у меня никогда денег в российских банках, понятно вам? Научил один предусмотрительный человек! И все они, до копейки, остались целы. И сын мой теперь ни в чем нуждаться не будет, и его дети. Может, и внуки тоже. А твой сынок не имел к этим деньгам никакого отношения. Кроме фамилии, нас с ним вообще ничего не связывало, понял?

А ты, как ты мог? Ты же подписался фамилией моей матери, старый урод. Какая она ни была, пьяница, забулдыга, шалава, но она меня родила и не в детдом сдала, а как могла тянула на зарплату официантки. А где был ты в это время? Молчишь? Правильно! И запомни: мы с тобой больше никакая не родня. Не звони, не пиши и – не дай тебе бог – не приезжай. Не пущу, даже если будешь умирать на моем пороге. Все!

Она задохнулась, выключила телефон, сделала пару глубоких вдохов и выдохов и только после этого сумела взять себя в руки.

Ощущение было странным. Раньше она плакала бы, возможно, напилась бы, чтобы отключиться, а сейчас хотелось просто спать. Лечь под бок к Хохлу и уснуть, прижимаясь к его сильному телу, рядом с которым Марина всегда чувствовала себя в безопасности. Так она и поступила.

В Бристоль они вернулись к обеду. Марина быстро прошлась по комнатам, осматривая все, и не обнаружила ничего, к чему смогла бы придраться. Хохлу, затаскивавшему в дом чемоданы, она удовлетворенно сказала:

– Сара успела убрать все следы пребывания папеньки в доме. Аминь, сгорела жабья кожа.

– Ты зря с ним так грубо разговаривала, котенок.

– А ты что же, подслушивал?

– А этого и не нужно было, ты орала, как будто тебя режут. Я просто не стал открывать глаза, понимал, что тебе, наверное, надо выговориться. Но ты зря, ей-богу. Я думаю, надо было дать ему объяснить.

Коваль упала поперек кровати в спальне:

– Какой смысл объяснять, чем продиктована подлость? Разве от этого она перестанет быть подлостью?

– Ты всегда любишь быстрые решения. – Муж прилег рядом. – Но я-то знаю, как ты потом горько жалеешь о таких решениях.

Она перевернулась на живот, подперла кулаком щеку:

– Вот об этом я не пожалею.

– Посмотрим.

Они едва успели принять душ и переодеться, когда Гена привез Грегори с тренировки.

– Мама! – с порога закричал мальчик по-русски и бросился вверх по лестнице в спальню.

Марина, вытиравшая полотенцем волосы, повернулась к нему, и Грег на секунду застыл, изумленно глядя на нее:

– Мама, что с твоими волосами?

Она отбросила полотенце и рассмеялась:

– А ты не помнишь меня такой?

Грегори шагнул к ней, обнял и прижался, совсем как маленький, как делал там, в России, еще совсем крошечным, когда мать возвращалась домой на огромной черной машине. Эти картинки иногда всплывали в его памяти, и он, не совсем уверенный, что это было в реальности, приставал с вопросами к Хохлу. Женька удивлялся, что мальчик помнил эти детали из прошлого, – ему не было двух лет, когда они уехали из России. Но черная машина и женщина с черными волосами в этих воспоминаниях были неразрывно связаны и появлялись чаще других.

– Я тебя помню, просто у тебя теперь другое лицо. Но к нему тоже подходят черные волосы. Ты у меня самая красивая, мамочка, – прошептал Грегори.

Марина, встряхнув черными как смоль волосами, улыбнулась в ответ:

– Я очень соскучилась по тебе, сынок.

– А где папа?

– Варит кофе, как же ты мимо него проскочил?

– Можно, я с ним чуть позже поздороваюсь? Я хочу с тобой посидеть. Я ведь тоже соскучился, – шепотом признался Грегори, не выпуская мать из объятий.

Вечером они вчетвером сидели в креслах на заднем дворе. Хохол жарил мясо на решетке, Гена с Грегом играли в футбол на небольшой площадке перед гаражом. Марина, укутанная в огромный клетчатый плед, покачивалась в кресле-качалке со стаканом «Кровавой Мэри» и с удовольствием наблюдала за всеми.