Мария Фомальгаут - Август, в который никто не придет

А так дядя Маю ничему не учит, Мая – она же умная, она вот пришла, она сама все знает, вот как на манеж пришла, так все и знает, как прыжки прыгать, как танцы танцевать. Дядя только подсказывает, вот ты видишь, что танец к концу движется, вот ты расслабляешься, а расслабляться-то не надо. Вот ты сейчас думаешь, что ты Катьке этой сказала, а думать-то о деле надо… И как знает дядя, что Мая про Катьку думает…

А не могу больше.

Это Мая говорит.

И на дядю с вызовом смотрит. Вот дядя сейчас закричит, как мама кричала, а ты моги…

А дядя не кричит. А дядя говорит, а давай еще шаг.

И – шаг.

А дядя говорит, а давай еще прыг.

И – прыг.

И – еще шаг.

И – еще прыг.

И еще.

И еще.

И Мая раскрывается, разворачивается, спадает какая-то шелуха, распускается в душе что-то бесконечно скрытое от самой души, – Мая, настоящая, какую она сама себя не знала.

Шаг.

Прыг.

Порх.

– А это что за штука у вас?

Охрана волнуется, мало ли что за штуку тут человек на трибуны принес, да какой человек – Сов, Сов и есть…

– А это для трехмерных эффектов.

– А не положено.

И снова Сов смотрит:

– А положено.

И попробуй, возрази. И не возразишь, Сов ведь, Сов.

Мая горит огнем.

Мая уже не Мая, Мая уже – полчища осенних листьев, которые падают вверх, а потом вспыхивают ослепительно ярким пламенем. Мая сгорает, падает горсткой пепла.

Мае не больно.

– Ну… понимаете, надо подчеркнуть личность девушки… самую её суть…

Это Сов.

– Ну, у Маи цветотип осени… странно так, имя весеннее, а цветотип осень… значит, надо ей что-то в опавших листьях, в белом тумане над рекой…

– Это хорошо все, только вот не все осень-то любят… надо что-то такое, чтобы у всех душа откликнулась, общее что-то…

– Что общее?

– Ну, не знаю даже… огня, что ли, добавить…

– Листья в огне? Слушайте, а здорово будет… листья падают и сгорают…

Танец листьев.

Шаг.

Танец осени.

Шаг.

Танец огня.

Прыг.

Седой туман.

Скок.

Трава, подернутая инеем.

Порх.

Черные силуэты деревьев бесконечно далеко, то ли есть, то ли нет.

Взлет.

Память об уходящем лете.

Порх.

Предвестие зимы.

Порх.

Эти вот памяти и предвестия уже никакой проектор и никакой танец не передаст, это уже Сов старается, смотрит на зрителей, глазами желтыми смотрит, чтобы чувствовали, да нет, – чтобы растворились в памяти о лете, в предвестии далекой зимы…

Толпа восторженно ахает, когда Мая взмахивает лиственными крыльями, раз, два, три, пять минут, десять, двадцать…

…не опускается – почти падает в изнеможении, взмывают в воздух в последний раз осенние листья, выпархивают на сцену еще две девушки, кто-то хлопочет – нельзя, нельзя, танец сольный, кого-то одергивают – надо, надо, она же сама уже на ногах не держится, они её подхватят, вот так, красиво, бережно, девушки в белых зимних одеяниях, с рожками из голых торчащих веток, с голубовато-белыми крыльями, под легкое дыхание зимнего ветра, чуть слышный шорох еще не метели, а первого снегопада.

А зрители ничего не поняли.

Вот это обидно, что зрители толком и не поняли ничего.

Ну да, где им.

Это же надо в этом спорте крутиться, чтобы тонкости такие знать, что абсолютный рекорд – пять минут сорок две секунды в воздухе, но уж никак не двадцать в таком вот сложном летящем танце, ладно, девятнадцать минут сорок восемь секунд, там еще доли секунды…

– …да нет, это она все… это всё её… её заслуга полностью, вы думаете, я бы так каждого… нет, я бы так не каждого, я бы так не каждого, вот если простого человека брать, который всю жизнь там за конторкой сидел, а его на сцену, вот я так бы его не смог… я только это, то, что в ней было… раскрыл… что было… что само было, только раскрыть надо, барьеры снять… чтобы забыла, что это невозможно…

Мая лежит за кулисами в гримерке, Яна и Дека снимают листья с маиных крыльев, – крылья дрожат, пульсирует каждая перепонка, испещренная раздувшимися сосудами, бешено грохочет в висках кровь, горячая-горячая…

Люди выходят на улицу, со слезами на глазах, все еще в памяти ослепительно яркие чувства, листья, летящие вверх, пылающий полет осени, память об умершем лете, предчувствие колючей зимы с черными рожками, а сейчас – летящий танец в легком тумане, полет в никуда, в куда-то никуда, где все будет совсем по-другому…

– …ну, знаете, летанцы, это вообще спорт жесткий, очень жесткий, там из тысячи человек один останется, и то неизвестно, что там с этим одним будет. Вот так вот детей тащат в летанцы, ах, у них крылья, ах, они летать рождены – да вы хоть понимаете, что крылья-то сами по себе ничего не значат, вот приводят какую-нибудь девочку поперек себя шире, крылышки малехонькие – и чего мы с ней делать должны? Ну и даже если у девочки крылья большие, это еще ничего не значит, это уметь надо пользоваться, а не каждому дано, тут бывает, сколько ни бейся, все равно бестолочь будет…