Харлан Кобен - Единожды солгав

Оба обнимают и целуют меня в знак приветствия.

И Эдди тоже здесь, как и его жена Селина. Эдди вдовел без малого десять лет, прежде чем женился во второй раз. Селина – замечательная женщина, и я рад, что Эдди нашел свое счастье после того, как не стало Клер. Мы с Эдди обмениваемся рукопожатиями и дружески обнимаемся, как это принято у нас, мужчин.

А потом я смотрю на больничную кровать, в которой сидит Лили с новорожденной малышкой на руках.

Бабах! Мое сердце разлетается на кусочки.

Я не знаю, предвидела ли Майя, что погибнет, когда в ту ночь ехала к Беркеттам. Свой пистолет она оставила в машине. Некоторые утверждают, что она сделала это для того, чтобы Беркетты не могли заявить, будто действовали в рамках самообороны. Возможно. Майя оставила мне письмо, которое написала вечером накануне своей смерти. Эдди она тоже оставила такое письмо. Она просила его вырастить Лили, если с ней что-нибудь случится. Эдди выполнил эту задачу с блеском. Майя выражала надежду, что Дэниел с Алексой станут для ее дочери хорошими старшими братом и сестрой. И они превзошли все ее ожидания. Мы с Эйлин должны были стать крестными Лили. Майя хотела, чтобы мы оставались в ее жизни. Мы исполнили волю Майи, но с Эдди, Дэниелом, Алексой, а позднее и Селиной, думаю, Лили вполне обошлась бы и без нас.

Я остался – и до сих пор остаюсь – в жизни Лили, потому что люблю ее с пылом, который мужчина обычно приберегает для собственного ребенка. А может, и по другой причине. Лили – вылитая мать. Она похожа на нее. Она ведет себя как мать. Находиться с ней рядом, делать для нее что-то – слушайте меня внимательно – это единственный доступный мне способ удержать Майю. Наверное, это эгоистично с моей стороны. Не знаю. Но я скучаю по ней. Иногда, подвозя Лили домой после бейсбольного матча или кино, я с трудом удерживаюсь от желания помчаться куда-то, чтобы рассказать Майе о событиях прошедшего дня и заверить ее, что у Лили все хорошо.

Глупо, правда?

Лили вскидывает на меня глаза и улыбается. У нее совершенно материнская улыбка, хотя я редко видел Майю такой счастливой.

– Смотри, Шейн!

Матери Лили совершенно не помнит. Это меня убивает.

– Ты молодчина, малышка, – говорю я.

Люди, разумеется, судачат о преступлениях Майи. Она действительно убила мирных людей. Она действительно казнила человека, какие бы оправдания у нее ни были. Останься она в живых, ее посадили бы в тюрьму. Это уж как пить дать. Так что, возможно, Майя предпочла смерть жизни за решеткой. Возможно, она предпочла сделать так, чтобы Беркетты утратили свое влияние и не могли участвовать в жизни ее ребенка, вместо того чтобы гнить в камере и рисковать. Не знаю.

Но Майя заявила мне, что никогда не испытывала угрызений совести из-за произошедшего тогда на Ближнем Востоке. И опять-таки, я не знаю. Взять хотя бы эти ужасные кошмары, которые мучили ее каждую ночь. Если человек не испытывает раскаяния, он ведь спит спокойно?

Майя была хорошим человеком. И плевать, что про нее говорят.

Эдди однажды сказал мне, что временами у него возникало такое чувство, что смерть была частью существа Майи, что она повсюду следовала за ней. Формулировка, конечно, пугающая. Но, думаю, я понимаю, что он имел в виду. После событий в Ираке Майя не могла заглушить те голоса. Смерть осталась с ней, не желала уходить. Майя пыталась оторваться от нее, но смерть раз за разом хлопала ее по плечу. Наверное, Майя это понимала. Думаю, больше всего на свете она хотела, чтобы смерть держалась подальше от Лили.

Майя не оставила Лили ни письма, которое следовало вскрыть в определенном возрасте, ни чего-то подобного. Как не оставила Эдди указаний, как именно растить девочку, и объяснения, почему она выбрала его. Она просто знала. Знала, что делает правильный выбор. И Эдди этот выбор полностью оправдал. Много лет назад он спросил моего совета по поводу того, что и когда рассказывать Лили о ее биологических родителях. Мы оба были в растерянности. Майя частенько повторяла, что к детям не прикладывают инструкцию по эксплуатации. Она предоставила нам самим решать. Майя верила, что, когда настанет нужный момент, мы поступим так, как будет лучше для Лили.

В конце концов, когда Лили стала достаточно взрослой, чтобы понять, мы все ей рассказали.

Горькая правда, решили мы, лучше сладкой лжи.

В палату врывается Дин Вейниш, муж Лили, и целует свою жену.

– Привет, Шейн.

– Поздравляю, Дин.

– Спасибо.

Дин военный. Бьюсь об заклад, что Майе бы это понравилось. Счастливая парочка устраивается на постели и любуется своим ребенком, как и полагается свежеиспеченным родителям. Я оглядываюсь на Эдди. В его глазах стоят слезы. Я киваю.