Виктор Каев - Муть на глубине

Николай, сидя на лавочке, проговорил:

– Давно надо было так полечить, по-нашему, по-деревенски. А ты, Люсь, за сыном пришла?

– Да, нет! Так, просто. Полюбопытствовать: как вы тут поживаете? А то, мы что-то давненько не видались! Ты вот, Коля, глядь, уже и дрова на зиму запасать начал.

– Ну, это мне с Тимохой да Иваном по знакомству в лесничестве гиблого лесу отписали, как ветеранам, после того, как хороший украли.

И дед весело рассмеялся:

– Так бы я, как и все, поближе к зиме занялся. А тут, вишь, повезло: Никита твой в помощники пришёл. Мы бы без него долгонько проваландались!

Людмила Петровна бросила на сына тёплый взгляд и сказала, посмотрев на Елену Васильевну:

– Он, Лен, ты слышь, задумал домой возвращаться. Говорит, что мне тут одной плохо. Только ему, что же, службу бросать в Питере-то? Сорвать подружку свою сюда, в деревню?! Я думаю, это он горячится.

Елена Васильевна, грустно качнув головой, ответила:

– Слышала я. Мне Светланка моя сказала. Ну, не знаю. Я бы на твоём месте не спешила его отговаривать. Здесь ему, конечно, жить победнее будет. Только и тебе без него ведь никак уже нельзя. Разве не так? Мы уж с тобой, подружка, совсем не те девчата, что раньше!

И она невесело засмеялась.

Людмила Петровна присела рядом с Еленой Васильевной, помолчала, вздохнула, и ответила:

– Оно, конечно, так! Да, что же он, будет из-за меня себе жизнь нормальную поганить?

– Ну, почему это поганить? Может, у них с женой и тут всё сложится? Смотри, какой он у тебя работящий?!

А Никита тем временем подошёл к колодцу, вытащил из него ведро воды, отошёл к изгороди, наклонился, и вылил его на себя целиком, весело фыркая от наслаждения.

Светлана, догнав его, протянула лохматое полотенце. А он с удовольствием обтёрся насухо, и натянул на себя свою борцовку.

Потом они оба вернулись к крыльцу, и присели на лавочку: Никита – рядом с матерью, а Светлана – с бабушкой. Разговор стариков продолжался ещё какое-то время неспешно и негромко, словно ручей журчал. А молодёжь молча слушала, поглядывая на своих стариков.

Николай Алексеевич был не очень высок ростом и худощав. На его сухом морщинистом лице светились светло-серые глазки с хитроватым прищуром. Он, присев на обрезок бревна, достал из кармана пачку сигарет «Прима» без фильтра, вынул одну и размял её в своих жёлтых от табачного дыма пальцах. Чиркнув спичкой о коробок, прикурил, прищурился, выпустил изо рта серо-голубую струю крепкого табачного дыма, и спросил:

– Никит, а Никит! Ты там, в Питере до кого уже дослужился-то?

Никита взглянул на него, и, улыбнувшись, ответил:

– Старший опер уголовного розыска в одном из районных управлений.

– А по званию кто?

– Майор полиции.

– Майор! Ишь, ты! И как там тебя, уважают?

Никита задумался на секунду:

– Да, я, как-то, не спрашивал. Наверное! У нас там ребята нормальные, сработанные. Друг друга не подставляем. А что? Вы это к чему спросили?

Дед задумчиво выпустил ещё одну струйку дыма.

– К чему? Да к тому, что, если поспешишь с переводом, можно и ошибиться. Знаешь, как бывает? Народ вокруг, ты говоришь, хороший. А начальство? Так себе? Ты из-за начальников своих и уйдёшь со службы! А о ребятах своих потом жалеть не будешь?

Никита помолчал, отведя глаза в сторону. Четыре пары глаз смотрели на него с любопытством.

– А про начальство-то как догадались? Вроде, я и не говорил ничего! Только, не это главное. Просто, я и в самом деле хочу вернуться домой! Мой дом здесь! И поэтому, мне здесь очень хорошо!

Ночь была безоблачной, и убывающая луна светилась очень ярко. Чёрные косые тени от неё ложились по земле. В застывшей тишине под мостом тихо журчала Вель, свинцово поблескивая мелкой рябью. Город Вельск лежал на берегу, словно чёрная яма, в которой острыми золотыми иглами выстреливали редкие точки фонарей.

Стоящий, облокотившись на свою машину, молодой парень услышал приближающийся звук автомобильного мотора, и увидел два ярких луча света. Тёмный кроссовер проехал немного дальше к мосту, и затормозил на обочине. Из открывшейся правой дверцы машины вышел рослый мужчина, несущий за плечевой ремень небольшую тёмную сумку. Молодой пошёл ему навстречу, и мужчина подал сумку ему за ремень.

В темноте взвизгнула застёжка молния. Парень заглянул вовнутрь, посветил фонариком, легкомысленно усмехнулся, и, проговорил:

– Давно бы так!

И подхватив сумку, развернулся, чтобы идти прочь.

В это время тот, кто оставался сзади, выхватив из багажника деревянную биту, размахнулся, и с силой ударил уходящего по голове. Раздался противный хруст, ноги несчастного вяло подкосились, и он рухнул на землю.