Влад Ревзин - Парижские тайны фрейлейн Руди

Неожиданно пол задрожал, вокруг загрохотало, будто тяжелый грузовик врезался в стену дома.

Уве подпрыгнул на стуле:

– Это бомба?

– Нет, – донесся от стойки еле слышный в шуме женский голос. – Это зенитки.

Уве выдохнул. Зенитки, ну конечно…

Кофейня располагалась в квартале от Берлинского зоопарка, недалеко от бункера Цоо 5 5 Наземный бетонный блокгауз, вооруженный артиллерией ПВО. В Берлине размещались три таких строения , только что построенного из толстенного бетона.

Военные называли это строение G-башней; он весь ощетинился зенитными орудиями, – считалось, что это самое надежное бомбоубежище в данной части города. Жители района рассказывали, что когда зенитки начинают стрелять, дрожит земля.

Сейчас все заведение ходило ходуном, кофейная ложечка звенела о блюдце и щеки дрожали от сотрясений.

Несколько минут ничего нельзя было делать; потом грохотание прекратилось так же внезапно, как и началось.

– Хорошо тут у вас, – пошутил Уве. – Посуда цела?

– Хотите пончик со сливовым повидлом? – услышал он милый женский голос над головой. – Для успокоения. Говорят, от нервов сладкое помогает.

Хозяйка заведения, оказывается, уже стояла рядом со столиком, – с пустым подносом в руках. Он и не заметил, когда она подошла.

– Благодарю, – ответил он. – Кажется, мне пора.

Хозяйка напоминала фарфоровую статуэтку пастушки, на которую надели белые передничек и пилотку. Вряд ли она отметила двадцатый день рождения.

Стройная, милая и добрая.

– Вам стоит их попробовать, – ее голос напоминал рождественский колокольчик. – Можно убирать?

– Да, конечно.

Уве потянулся и встал. Вкус кофе и табака во рту был отвратителен.

Он собрал сигареты, зажигалку, карандаш и блокнот. Положил купюру на край стола.

– У вас лучший кофе в квартале, – сказал он.

Она улыбнулась и пожала плечиками:

– Заходите чаще. А что с этим делать?

Она показала на кипу газет.

– Выкинуть. В них нет ничего.

Девушка быстро убрала со стола. Он подошел к стойке, ожидая сдачи, разглядывал шварцвальдский вишневый торт.

– Странно, – пробормотал он. – Сезон вишни еще не начался…

Она засмеялась, протягивая через прилавок деньги:

– А он из варенья. Самого лучшего!

Ему пришло в голову, что девушка, конечно, не хозяйка. Наверное, дочка.

– Ну что ж, – сказал Уве. – Будем ждать свежей вишни.

Девушка не дала ему повернуться, наклонилась над прилавком, подала ему маленький пакетик:

– Это от заведения. Утром станете завтракать, и вспомните «Богемию» и ее работников.

Он покачал головой:

– Мама не заругает?

– Не беспокойтесь. – Она опять засмеялась серебристым смехом – Тем более что мама в Гамбурге. А вот муж имеется.

Сделала вид, что в ужасе оглядывается:

– К сожалению…

Добравшись до дома, Уве почистил зубы, чтобы смыть вкус сигарет и кофе. Сел за стол, открыл блокнот и еще раз прокрутил в мозгу все то, что узнал за этот хлопотливый день.

День и в самом деле оказался длинным, и закончился в «Красном занавесе». Ему пришлось ждать госпожу Шульц, которая в компании еще десятка других мадам выплясывала на маленькой сцене, высоко задирая тощие ноги в воздух.

Когда наконец Уве вытащил ее из душных закулис на заднюю улочку, – для сигареты и разговора, – разговора и не вышло.

– Вильда? Пропала? – задыхаясь, спросила мамочка, и делая короткие затяжки. – На самом деле? Ну, туда ей и дорога. Пусть делает, что хочет. Мне с Петером и так жить негде, – конура конурой. Не знаю где эта девчонка, знать не хочу, и мне пора на сцену. Прощай, красавчик!

Информации много, и ничего конкретного.

Четыре подростка учились, проказничали, впадали в уныние, читали всякую ерунду, выводили из себя родителей, – и вдруг, как будто четыре фигурки, нарисованные на грифельной доске, кто-то одним движением стер тряпкой.

Остался лишь труп самоубийцы.

Уве по опыту знал, что во многих случаях самоубийство, – следствие действий других людей, всего лишь отвратительный сорняк, торчащий на всеобщее обозрение из земли; а еще более гнусные корни змеятся в земле, невидимые дневному свету.

– Ты можешь торчать здесь до бесконечности, – проворчал он в тишине комнаты. – Толку никакого.

Он протянул руку и взял с края стола пакет из «Богемии», развернул бумагу и впился зубами в пончик.

Ничего в нем не было особенного, в этом сливовом пончике. Мама готовила и получше.

Начинка оказалась слишком жидкой и повидло брызнуло прямо на стол. К счастью, сладкая масса попала не на столешницу, а на смятую бумагу.