Вячеслав Воронов - Скальпель

Я поднялся с постели, преодолевая боль во всем теле, медленно прошел в коридор и посмотрел в зеркало. Левый глаз подпух и заплыл синяком, нос со ссадиной на переносице тоже припух. Я безразлично отвернулся от зеркала и бесцельно прошелся взад-вперед по квартире. Везде царили хаос и запустение. Моя измазанная кровью, порванная и смятая футболка валялась в спальне на комоде, грязные джинсы приютились на полу. Дверцы одежного шкафа были распахнуты, обнажая ворохи одежды, давно забывшей, что такое порядок. В гостиной и кухне было не лучше: на столе громоздились немытые стаканы вперемежку с остатками еды, на полу валялись пивные бутылки. Мебель, словно одеялом, была укрыта густым слоем пыли.

«Если ударят тебя по морде, — вдруг подумалось мне, — подставь ее еще раз. А что остается? Подставь еще раз сам, иначе дадут не раз, а двадцать раз. А возьмут одежку — отдай и другую». И не «одежку», а машину у меня забрали, и что, черт возьми, мне делать по этому поводу? Забрали, а я и бумаги подпишу, никуда не денусь.

Это ты отдашь ради сына — подумал я, ради того, чтобы Руслан вернулся домой. «Я все отдам, что надо, только чтобы сын вернулся, живой и здоровый» — с услужливой готовностью подумал я. Мысль, что я веду нечистый торг, пришла мне в голову. Но, не в силах больше думать, не в силах что-либо предпринимать, я устало махнул рукой. Я будто напоминал тому, к кому обращался, кого горячо упрашивал вчера, стоя лицом к востоку, о своих обещаниях.

Тут раздался звонок в дверь. Я вздрогнул — первая мысль была о бандитах, избивших меня ночью, забравших деньги и обещавших вернуться, чтобы оформить документы на машину. Противостоять им я не мог, обращаться за помощью в целом мире было некуда, и отчаяние начало затапливать меня.

Но за дверью стоял Руслан — довольный, круглолицый, здоровый Руслан, даже слегка располневший. Я сгреб его в объятия, это величайшее сокровище для меня, сильно сдавил маленькое тело, мимовольно ощупал пальцами спину, словно проверяя, цела ли она и все ли на месте. Только после этого я опасливо взглянул за дверь — не стоит ли там кто чужой, причастный к похищению, не станет ли чего требовать, не занесет ли меч над моим неожиданным счастьем. Но там было пусто.

Я вспомнил о пальце, с дрожью в руках взял кисти Руслана и стал их рассматривать. Не веря глазам своим, рассматривал я их долго, тупо глядя на пальцы сына. Я словно не мог сообразить, что теперь делать, как быть — все пальцы были на месте.

— У тебя с пальцами… все нормально? — нерешительно пробормотал я, пока Руслан снимал кроссовки. Только сейчас я обратил внимание, что кроссовки у него новые, дорогие и красивые, да и вся одежда другая — джинсы, футболка, — красивая и, по-видимому, дорогая.

— С пальцами? — удивленно, с задором спросил Руслан и рассмеялся уверенно — презрительным смешком, который без лишних слов свидетельствовал, что все хорошо, иначе и быть не может. — Еще бы не нормально. Чем же я кнопки на клаве нажимал бы?

Он разулся, побросал кроссовки и пошел в гостиную. Движения его были медленными и плавными, смотрел он прямо перед собой, олицетворяя саму беззаботность и бесстрастность.

Я поспешно запер входную дверь, бросился за ним и принялся расспрашивать — где он был, что с ним происходило, чем он занимался все это время, не сделали ли ему чего плохого. Руслан отвечал неохотно, с удивлением и раздражением, вроде я должен обо всем знать, и ничего интересного нет, ничего из ряда вон не случилось. Я снова обеспокоенно дотрагивался до него, брал за руку, клал ладонь на голову, словно не доверял чувствам, не мог поверить, что сын дома, в безопасности, живой и здоровый, хоть и какой-то странный. Не добившись внятного ответа ни на один вопрос, я вспомнил кое-то, и, озабоченный пришедшей мыслью, побрел в спальню.

«Спасибо тебе, спасибо» — пробормотал я вслух, стоя лицом к востоку. Через некоторое время я услышал телефонный звонок. Недоброе предчувствие тотчас охватило меня.

— Не стоит благодарности, — раздался в трубке все тот же голос.

— Что? — растерянно спросил я.

— Я говорю, не стоит благодарности.

— Какой еще благодарности?

— Той, которую ты проявляешь за возращение сына.

— Я к тебе ничего не…

— А кому же еще? Я вернул тебе сына, ты только что меня благодарил.

— Что за бред… Я тебя не благодарил. Кто ты такой?

— Вот тебе на! Ну, ты и жук!

Что-то новое было в его голосе, и меня это настораживало. До сих пор от разговоров с ним я не ожидал ничего хорошего.