Вячеслав Воронов - Скальпель

На ступеньках у входа мы его отпустили, но он не перестал выкрикивать ругательства, сверкая черными, как ночь, глазами. Я отвечал спокойно и временами даже вежливо, пытаясь всё же убедить его сделать у нас заказ.

— Вы поймите — мы оформим все в лучшем виде, в ваш магазин после нашей рекламы будет стоять очередь.

— Это вам так не пройдет, сволота… — отвечал директор.

— Мы залезем покупателю в самую душу…

— Я вас с дерьмом смешаю! И ваши души тоже…

— Мы употребим новейшие разработки нейролингвистического программирования!

— Вы у меня попрыгаете! Я сейчас же в ментовку! И не только в ментовку…

— Мы даже цену вам снизим.

— Вы не знаете, с кем связались!

— Я знаю людей во всех агентствах города, и я всем расскажу, что вы — псих ненормальный, буйный помешанный! Вас отовсюду попрут пинками!

— Да, будут пинки, такие пинки, что…

— Если вы не станете сотрудничать с нами, то я за свой счет устрою антирекламу вашему магазину. День и ночь я буду вбивать людям, что у вас самая паршивая техника на свете…

Но директор «Посейдона» раскричался еще громче, слова с его языка слетали все больше нецензурные. Дрожащими руками он отворил дверцу машины, грузно упал на сиденье и, взяв резкий старт, уехал.

— Не надо было его отпускать, — с тоской обронил Сергей.

— А что было делать?

— Давить, чтоб денег давал, и все тут.

— Куда ж больше давить?

— Ладно. Еще не вечер. Пусть придет в себя, успокоится.

Пообсохнув от пота и отдышавшись, мы поехали к «Посейдону», но директора там не было. Черноволосая, хрупкая, но уверенная в себе красавица-секретарша, с долей презрения глядевшая на посетителей в оборванных одеждах, сделала вид, что не дозвонилась ему ни домой, ни на мобильный. Мы потребовали адрес, но девушка категорически отказала.

Мы вышли из магазина, Серега закурил.

— И чего теперь? — безразлично спросил я.

— Найти его надо. Но как-то умно, не спеша.

— А время есть у нас, чтоб не спеша?

— Времени у нас навалом! Небось, не вагоны грузить. Пусть остынет, все обдумает. Покладистей будет.

Некоторое время мы просидели в пивной. Водки уже не пили, а лишь медленно, словно медитируя, потягивали пиво. Я настойчиво вопрошал, что же нам делать дальше, и не надо ли снова идти за помощью в правоохранительные органы. На это Серега лишь презрительно усмехался и выдавал что-то наподобие: «Мало тебе пальца, давай дальше геройствуй! Будет возможность…». Я сам надеялся, что она будет, и я каким-то образом верну сына, но неопределенность сводила меня с ума. А Серега сбивался на несерьезные разговоры, какие-то сумасбродные проекты.

В него словно вселился бес авантюризма. Как будто все предыдущие годы он прожил не своим разумом, а чьим-то повелением, и делал совсем не то, чего ему самому хотелось. А теперь с его истинных желаний спали оковы, и энергия этих желаний, ничем не сдерживаемая, выплеснулась наружу. Словно раньше, в дни его детства и юности, когда он таскал в школу набитый книгами ранец, это был не он. Когда в медуниверситете зубрил латинские названия человеческих органов — тоже был не он. Годы врачебной практики и тяжелая работа на стройке также ничего не изменили. А теперь все вроде бы встало на свои места. Так мне казалось, когда я глядел на его подпухшее лицо, светившееся некоей правдой, некоей истинной жизнью, долгое время томившейся под гнетом надуманного долга и приличий, а теперь ощутившей простор для своих авантюристических устремлений.

Бешенная энергия так и клокотала в нем, одни планы сменялись другими, не менее смелыми и безумными, но именно из-за их безумия, возможно, осуществимыми. Никаких преград в этом мире для него уже не существовало, мораль и нерешительность, если они и были, сгинули безвозвратно, как динозавры в меловый период. Он представлялся мне ракетой, под завязку начиненной горючим и взрывчаткой. Ракета эта вращалась с устрашающей скоростью, исторгая из сопла струи горячего дыма, и неизвестно было, в какую сторону она рванёт через мгновение.

Он предлагал дожимать директора «Посейдона», «сесть ему на голову и долбить», что именно мы из всех рекламщиков на свете ему нужнее всего. Фантазировал о том, чтобы устроить какую-нибудь уличную лотерею с розыгрышем телевизора или чего-то подобного, а на самом деле выманивать деньги у простодушного, падкого на дармовое народа. Вспоминал, как на рынках Одессы изобретательные жулики бросали под ноги денежные «куклы», а потом требовали компенсации. Воображал, как мы подобные «куклы» станем раскидывать в людных местах десятками, и со злобными рожами будем выжимать из простаков, соблазнившихся и поднявших обманку, деньги. С вдохновением пророка живописал, как создаст очередную финансовую пирамиду, выдумав такое, чего раньше в голову и в бреду никому не приходило, и что «МММ» нам и в подметки не сгодится. От финансовых пирамид он переключался на женский крем от морщин, дешевый в производстве и ни от каких морщин не избавляющий, но благодаря бессовестной рекламе навязываемый безотказно. «Толпы глупого бабья будут стоять в очередь!» — вещал он. В конце концов, воображение его дошло до создания политической партии, сдаивания с доверчивых соратников партийных взносов и прочих экономических выгод большой политики.