Евфимия Пащенко - Свой человек на небесах

Однако практичный Жох не стал тратить время на разговоры со словоохотливым до болтливости потомком Авраама. Ведь позавчера они уже все обсудили…

— Это по поводу нашего дела, — бросил он, протягивая журналисту тетрадку, полученную от господина Колосова. — Полистай на досуге. Через неделю все должно быть готово.

Кратко и по делу.

Спустя семь дней в офисе Жоха раздался телефонный звонок.

— Мое почтение, Борис Семенович! — раздался в трубке дребезжащий тенорок Ефима Гольдберга. — А у меня таки все готово…

— О’кей, — отозвался Жох. — Тогда давай у меня вечером…

На дворе еще не успело стемнеть, как Ефим Гольдберг был уже у Жоха.

— Ну, Борис Семенович, и позабавили же вы меня! — заявил он с порога.

— И чем же? — поинтересовался Жох.

— Да это же просто бомба!

— В каком смысле? — поинтересовался Жох.

— А вы, Борис Семенович, сядьте! Сядьте, а то упадете! А я вам кое-что зачитаю…

С этими словами Ефим Гольдберг извлек из портфеля ту самую тетрадку в черном коленкоровом переплете, которую неделю назад получил от Жоха, а Жох — от господина Колосова. И принялся читать нарочито серьезным тоном:

«Старец Василий был сосудом избранным еще до рождения своего. Как-то раз шла его мать по улице, и встретилась ей одна женщина, да не простая. Поклонилась ей и говорит:

— Не тебе я кланяюсь, а тому, кого ты в себе носишь. Велик он будет у Бога, благодати от Него получит много, многих от грехов спасет, в рай за собою приведет.

Когда же старец родился, то не только по средам и пятницам материнского молока не вкушал, а даже по понедельникам. В те же дни, когда его мать в женской нечистоте была, он ей не давал себя касаться. Таковую имел младенец старец Василий ревность о чистоте душевной и телесной…»

Жох поморщился.

— Бред какой-то…

— А вы погодите, Борис Семенович, погодите! Дальше еще занятней будет! — обнадежил его Ефим Гольдберг, перелистнув несколько страниц. После чего продолжил:

— «…И пошел юноша старец Василий по городам да по деревням, по церквям да монастырям, слово свое миру возвещать. И отовсюду-то его гнали. Ибо сказано, что все, хотящие благочестиво жить — гонимы будут [38] Перифраз из 2 Тим. 3, 12. В связи с этим можно вспомнить английскую поговорку: «Диавол для своей цели и Писание процитирует». . Тогда вернулся он в Михайловск. Тут приняла его в свой дом одна девица, именем Глафира, из которой он изгнал блудного беса».

— Интересно, как он это сделал? — усмехнулся Ефим Гольдберг, прервав чтение. — Как в «Декамероне»? «У тебя — ад, у меня — дьявол, так вот давай мы с тобой станем загонять дьявола в ад»… Да это еще что! Похоже, он этим чертогоном занимался, так сказать, в массовом порядке. Вот послушайте:

— «Потом приходили к старцу и другие жены и девицы, грешной плотью томимые. Ибо великую силу имел он на блудного беса. И всех он исцелял и благословлял жить в посте и молитвах, во златой трубе и гуслях хвалу Господу воздавать, и не искать супружества плотского, греховного, а взыскать супружества духовного. И нарек их своими возлюбленными невестами, сестрицами-голубицами. А благочестивую и мудрую деву Глафиру, которую он первой исцелил, поставил над ними матушкой».

— То есть маман… — резюмировал журналист с циничной ухмылкой. — Ай да старец! Ну, что я вам говорил, Борис Семенович? Бомба!

Жох молчал. Не дожидаясь ответа, Ефим Гольдберг опять зашуршал страницами тетрадки. И с деланой слезой в голосе стал читать дальше:

— «…И был старец осужден судом неправедным и заточен в монастырь. Остались сестрицы-голубицы без него, как овцы без пастуха. И пребывали денно и нощно в великой скорби о нем, ни еды, ни пития, ни сна не вкушая, а матушка Глафирушка — паче всех прочих. Ибо больше всех любила она своего духовного супруга старца Василия. Тогда старец явился ей в видении и сказал:

«Не скорби, возлюбленная горлица моя! И утешь моих сестриц-голубиц. Ибо разлука эта послана вам во испытание. И кто его вытерпит — тому будет великая радость по пришествии моем. А кто усомнится и отпадет от меня — погибнет, как ветка, от древа отломленная, если не покается и вновь ко мне с верой не обратится».

Рассказала матушка Глафирушка свой сон сестрицам-голубицам, и утешились они, что старец Василий духом с ними пребывает. А тут еще одно чудо случилось: младшая из голубиц, Анной ее звали, вдруг сделалась больна чревом. Позвали к ней врачей, да только те лишь руками развели: мол, знать не знаем, что за хворь такая, и в книгах наших такой болезни нет. Тогда говорит ей матушка Глафирушка: