Лариса Соболева: Петля Афродиты

– Не знаю. Ей позвонили только что, о чем шла речь, я не вслушивался.

– Странно… – разгуливая по гостиной, словно это чужой дом, произнес Болотов. К чему он бросил это слово «странно»? Что странного в том, если жена получила плохие новости? Плохие? Валерий Витальевич насторожился: – Боня, речь обо мне шла?

– Нет, – беспечно ответил тот, беря очередной кусок торта. Во всяком случае, половину кто-то съел, а утром торта на столе Болотов не видел, значит, Надя приготовила его днем. – Точно нет. А чего это ты так всполошился, м? Боишься стукачей, да?

Разумеется, он знал о подпольной жизни друга, не одобрял, но и не считал своей обязанностью доносить Надюше. Фактически Богдаша являлся тормозом, мешавшим осуществить перемены, он отговаривал Валерия Витальевича от неосмотрительного поступка, но кто же слушает голос разума?

– Перестань жрать сладости килограммами, ты безобразно толст, – не нашел ничего лучшего Болотов, кроме как наехать на обжору.

– Мы не в духе? – хохотнул Богдан. – Что, опять? Опять тебя крутит?

– На что ты намекаешь?

– Я разве намекаю? Хм! Я всегда говорю в лоб.

Стремительно вошла Надюша при полном параде, на ходу застегивая сумочку, и невольно Валерий Витальевич посмотрел на жену взглядом постороннего. Ей пятьдесят один, но слова «состарилась, старая» Нюше не подходят. Она до сих пор фигуристая, яркая, эффектная, до сих пор у нее аквамариновые глаза, а губы не потеряли естественного цвета. Но Надя… Надя уже не та, она другая.

– Богдан, не отвезешь меня в четвертую больницу? – спросила Надежда Алексеевна. – Я не смогу вести машину.

Она обожает одеваться в один цвет, по ее мнению, это изысканный стиль, Болотову пристрастие к однотонности не нравилось. Сейчас на ней темно-бордовый костюм, такая же по цвету водолазка – скучновато. Только одна-две мелких детали могли быть другого цвета – маленький шарфик, брошь, платок. Про детали Нюша забыла, к тому же и сумку схватила из другой оперы – коричневую, а это нонсенс. Значит, дело серьезное. И она действительно была перевозбуждена. Однако Болотова задело, что жена игнорирует его. А вдруг узнала об Инночке и приняла оборонительную стойку, для начала исключая мужа из поля зрения?

– Тебе не кажется, что с подобными просьбами обращаются к мужу? – заметил он слегка раздраженно. – То есть ко мне?

– Ты устал, а мы с Богдашей бездельничали…

– Ничего, я справлюсь, – перебил он. – А что, собственно, случилось?

– Мама… она… – У Надюши дрогнул голос. – Ее нашли без сознания в парке и повезли в четвертую больницу. Меня просили приехать.

У Болотова появился мощный повод… отложить перемены! Да, да, да! Отложить на неопределенный срок! Это его безумно обрадовало. Как гора с плеч!

Дождь лил полдня, к вечеру поутих. Инна вышла на балкон, выставила руку – капли все же срывались, но были редкими и теплыми. Она решила пройтись. Ну хотя бы в магазин сходить, что ли, а то сама по себе прогулка не вдохновляла, как-то не до того. Поставленная цель сокращает время ожидания, пока туда-сюда сходишь, глядишь – час пролетел. А если сходить подальше, то и два часа пролетят.

Инна переоделась, не забыла телефон, посмотрела – хватит ли зарядки… Хватит, хватит. Только он все равно не звонит и вряд ли позвонит, догадывалась девушка и огорчалась с каждым часом все больше и больше. Так не пойдет, нужна какая-то перемена, смена места, развлечение. И вот она вышла из подъезда, накинула на голову капюшон плаща и не торопясь отправилась в дальний супермаркет, обходя лужи, в которых отражались печальные огни фонарей. Переходя по диагонали сквер, заросший густой травой, загадала: если будет нечетное количество шагов, он позвонит в течение пяти минут… Количество оказалось четным, Инна усмехнулась:

– Фу, какая глупость.

В супермаркете она обошла все отделы, изучила, наверное, каждое наименование товаров, накупила всякой ерунды (половина покупок точно не пригодится в ближайшее время) и пустилась в обратный путь. Не торопилась. А куда, собственно, торопиться? На улице хотя бы пространство, воздух, которого не хватает в квартире, и время не ползет с черепашьей скоростью.

Бульвар пустовал, прохожие встречались редко, с неба лениво капало. Небо плакало, и Инне хотелось плакать. О, как хотелось плакать, потому что ужасно жалко себя. Чтобы отвлечься, она вполголоса бубнила в такт шагам:

– Мне… нужно… ра-ботать… Завтра… пойду… искать… А что я умею? Ни-че-го. Я ничего не умею, но хочу ра-бо-тать.