Себастьян Жапризо - Купе смертников

Алуайо нигде не было, найти его было невозможно. Должно быть, в это время, выставив на покрытый клеенкой стол пузырьки с лекарствами, он жевал свой бифштекс в одном из дешевых ресторанов на улице Дофины и жаловался официантке на изжогу. На набережную Орфевр он вернется в ту самую минуту, когда часы Дворца правосудия пробьют два, стараясь держаться прямо, совсем как англичанин, очень бледный, докуривая свою единственную за день сигарету.

— Пусть он сегодня же, не откладывая, вызовет эту Гароди, родственников Кабура, родственников Даррес, пусть еще раз вызовет торговца автомобилями и сестру Жоржетты Тома и допросит их. Пусть отыщет мужа Жоржетты Тома и Боба, чтобы я вечером смог записать их показания. Я позвоню около двух часов.

И Грацци повесил трубку.

— А мне что делать? — спросил Габер, стоявший возле него.

На этот раз он был не в своем коротком пальто с капюшоном, а в блестящем нейлоновом темно-синем плаще, с оранжевым галстуком.

— Ты поедешь со мной на площадь Клиши, мы там пообедаем. Затем, пока я буду разговаривать со студентом с улицы Дюперре, машина в твоем распоряжении. Ты должен отыскать мне эту Бомба́.

Жан Лу в знак согласия кивнул головой, но вид у него был еще более неуверенный в себе, чем обычно.

Они ели свинину с картофелем и кислой капустой в пивной с широкими окнами, глядя на игру солнца и тени на площади, как два месяца назад, когда в самую жару занимались делом о мошенничестве. Расследование его заняло всего неделю, Таркен тогда догадался, кто тут был замешан.

Грацци думал о шофере грузовика, о его сапогах на меху, о последних шагах, которые он сделал, выйдя из машины на покрытый цементом двор, направляясь к двери, чтобы открыть висячий замок и поднять створку, и на этом все кончилось. Он не слышал, как убийца приблизился к нему, как оказался за его спиной; получив пулю в затылок, он пролетел целый метр, а потом пришла жена и выключила фары.

— Как ты думаешь, что так беспокоило убийцу? Что мог знать такого этот Риволани, что это не давало убийце покоя?

Габер с набитым ртом ответил «не знаю», но в общем-то, если бы Риволани что-то заметил, он бы ему сказал, ведь он его сам допрашивал.

— Ты не понимаешь, — сказал Грацци. — Может, он и видел что-то, но не обратил особого внимания, для него в этом не было ничего примечательного, а для нас это могло бы представлять интерес! Чего ради, по-твоему, человек за два дня убирает двух свидетелей, которые находились в том же купе?

Габер ничего не ответил, лишь кивнул головой, допил свою кружку пива, отлил себе половину оставшегося в кружке у Грацци и также выпил.

— Он у себя наверху, — сказала консьержка. — Но, надеюсь, вы не будете с ним слишком строги, на нем и так лица нет.

Ему открыл дверь парень лет двадцати, брюнет, высокий, красивый, с матовой кожей, с непокорной прядью волос, спадающей на лоб. Звали его Эрик Гранден, но, посмотрев его бумаги, Грацци увидел, что настоящее его имя Шарль. Он курил дорогие сигареты «Житан», курил беспрерывно, прикуривая одну сигарету от другой, держа их своими длинными нервными пальцами. Он был худощав, и темно-синий пуловер с треугольным вырезом, надетый прямо на голое тело, был ему немного велик.

Комната была небольшая, забитая книгами. На столе среди тетрадей и листков, размноженных на ротапринте лекций, стояла газовая плитка.

— Я собирался выпить кофе, хотите чашечку?

Он налил Грацци кофе в чашку, себе же в стакан, где на донышке было немного вина. У него были золотые часы, и носил он их, как и Жан Лу, циферблатом на внутренней стороне руки.

— Мне их подарила Жоржетта, — сказал он. — Я знаю, о чем вы собираетесь спросить, так уж лучше я сам сразу отвечу вам: я был ее любовником, я очень любил ее, и она меня тоже очень любила, а в субботу утром, в то время, когда с ней это случилось, я был дома и собирался отправиться на лекции. И консьержка, которая кое-что мне тогда принесла, может это вам подтвердить.

Она уже подтвердила. А этим «кое-что» было молоко, хлеб, две рубашки, которые она ему, как обычно, выгладила и сделала это, вероятно, бесплатно.

— Я ничего не знаю, ничего не понимаю, я только вечером обо всем узнал, просматривая газету у приятельницы в Масси-Палезо. Я поехал туда на машине Жоржетты. У меня есть от нее ключи. Я ничего не понимаю.

Лицо его судорожно исказилось, на глазах выступили неподдельные слезы, и он отвернулся, чтобы тонкими юношескими пальцами взять новую сигарету.