Себастьян Жапризо - Купе смертников

Глядя ему в спину, куда-то между лопаток, Грацци выпалил, не переводя дыхания, громко и четко, что им все-таки не следует мешкать, потому что, если уж вы хотите знать мое мнение, этого Кабура так до сих пор и не нашли, а ведь он очень торопился, когда выходил из дому, даже не выключил лампу над умывальником, и если мы будем долго раскачиваться, он успеет еще пострелять по мишеням. Помолчав с минуту, он добавил, что водитель грузовика оставил жену и троих детей.

— Подумать только, — отозвался Таркен.

Он продолжал неподвижно стоять у окна, и со спины он выглядел куда лучше, почти человечным в своем толстом пальто, у которого еще несколько дней назад распоролся один из швов. Он, вероятно, думал: нет, это не Кабур, тут действовал настоящий профессионал, и главное, конечно, то, что произошло в поезде; если я сумею разослать десяток парней к оружейным мастерам и выудить кое-какую информацию у полиции нравов, то, уверен, не пройдет и двух суток, как все будет кончено. Мы его схватим и передадим Фрегару, а этот болван Грацци пусть продолжает строить из себя Шерлока Холмса, если ему так нравится. Кому он все это говорит?

Зазвонил телефон. Таркен медленно повернулся, усталым жестом снял трубку, покачал головой, потом выругался в сердцах: «Что? Где? В лифте?», прикрыл трубку своей пухлой рукой и сказал, что, ему, Грацци, и впрямь следовало бы пошевеливаться, да и всем им тоже, потому что мы увязли не на шутку. Твоя актриса сюда не явится, ее укокошили два часа назад. И ответил уже по телефону: конечно, конечно, сейчас приедем, кому вы все это говорите?

Ее перенесли в спальню и положили на кровать. Чтобы не трогать лифт с места, ее пришлось отнести на руках на ее этаж, одна туфля на высоком каблуке упала, и ее оставили в прихожей.

На лице Элианы Даррес застыло выражение удивления. Пуля словно тяжелым молотом раздробила ей грудь, но крови, если не считать той, что на платье и на меховом манто из настоящего леопарда, было не так уж много.

Жан Лу вбежал, запыхавшись, оттолкнув в дверях полицейского и помощника прокурора (Таркен и Грацци в это время стояли возле кровати), он успел лишь сказать: привет, шеф, — и опустил глаза. Он тотчас отвернулся, лицо его исказила гримаса, казалось, его сейчас стошнит. Грацци вышел с ним на лестницу.

Теперь ему стало по-настоящему страшно.

Сначала в субботу утром в купе убивают Жоржетту Тома. В субботу вечером сообщение об этом появляется лишь в одной газете, остальные расскажут о случившемся только в понедельник. В субботнем вечернем выпуске дается простой перечень имен. В понедельник газеты уже более подробно сообщают о Кабуре, Гароди, Даррес, Риволани. Но, по всей видимости, убийцу что-то беспокоит, и поскольку это «что-то» имеет для него очень большое значение, он убирает одного за другим еще двух пассажиров этого купе.

Грацци думал о Кабуре, который исчез в субботу, оставив в доме зажженную лампу… Убийца он или сам уже убит?

Грацци думал о девушке из Авиньона, которую Габеру так и не удалось найти. А не напал ли уже убийца, который хитрее, а может, и осведомленнее их, на ее след?

— Они убили Риволани? — спросил Габер.

— Так же, как и ее. Ближе чем с двух шагов, из револьвера. Почему ты сказал «они»?

— Не знаю, — ответил Габер.

Он был бледен, но держался. Ему всего двадцать три года. И свою работу в это утро он должен был искренне ненавидеть. Грацци тоже ненавидел свою работу; положив руку на открытую дверь кабины лифта, он думал: они вышли на Риволани в воскресенье вечером, еще до того, как о нем написали в газете, на Кабура, вероятно, тоже. А как с малышкой Бомба́?

— Тебе удалось выяснить что-нибудь о девушке из Авиньона?

— В гостиницах никаких следов. Я побывал почти во всех комиссариатах полиции. После обеда надо будет обойти конторы по найму. Но это займет уйму времени, если я буду один. Он действует куда быстрее, чем я, этот тип.

Габер говорил тихо, странным, сдавленным голосом, кивая на лифтовую шахту. Грацци же думал: вот оно и случилось, я никогда не сомневался, что в один прекрасный день такое произойдет. Таркен отправится путешествовать на своем паруснике на два-три года, он может себе это позволить, министры же долго никогда не задерживаются, а меня в два счета загонят в какой-нибудь провинциальный комиссариат марать бумагу, или же, в лучшем случае, если хватит духу, я попытаюсь найти себе работу в какой-нибудь страховой компании или в одном из больших магазинов, что-нибудь в этом роде. Все чертовски просто: нашелся какой-то сумасшедший, который действует куда быстрее нас.